"Василий Ершов. Летные дневники: часть третья" - читать интересную книгу автора

шло, как и по моему расчету, и все унюхали. По-моему, там Валера считал и
подсказывал. Где они сумели потерять 25 км, я не заметил, но уж я бы не
растерял. А это же - минута сорок полета, с расходом, на три тонны в час
большим, чем на малом газе. Это 85 кг топлива. И еще минуту снижались с 800
м до 400 на режиме 65. Короче, полбочки керосина - десять ведер - в трубу. Я
зримо ощущаю эти ведра, мне их жалко.
Вылить бы этот керосин в бадью, поджечь и долго стоять, смотреть на
огонь. Может, тогда как-то прочувствуется. А мы за тот месяц сэкономили семь
тонн. Целый бензовоз спасли от бессмысленного сожжения.
Можно оправдать все, в том числе, и топливо, выброшенное в трубу. Но
как больно было бы видеть это тому, кто это топливо выгнал из нефти, кто эту
нефть вез, кто ее качал, кто бурил, кто этот бур делал, - видеть, как
сталинский сокол весь этот труд выкинул в трубу. Хотя, чуть пошевелись, - и
спас бы труд людской.
А сколько же у нас этого труда по всей стране пропивается, прожирается,
просыпается, прое...ся. Когда же у людей заболит сердце за свой труд и за
труд ближнего своего? Мы все связаны, и труд наш общий, - а не жалеем. Свой
непосредственный труд - не жалко. Гони покойницкие тапочки миллионами пар -
прямо на свалку, издавай нечитаемые книги миллионными тиражами - туда же,
шей неносимые балахоны - на ветошь, учи детей - прямо в тюрьму, лечи людей -
прямиком в могилу! До чего так можно дойти?

От Челябинска летел Валера, а я наблюдал за работой моего экипажа. И
удивлялся: как все отлажено, вышколено, отполировано. Это же не за станком,
не у печи, не на сцене, не на дороге, не в поле, не в кабинете. Здесь все
меняется, все зыбко, неверно, подвижно... Качает, трясет, бросает, леденеет,
шумит, дрожит, орет над ухом, давит перепонки, режет глаза. А люди
работают - четко, слаженно, помогая друг другу, опираясь друг на друга,
доверяя, ожидая понимания, касаясь плечом. Счет на секунды, команды с
полуслова, оценка с полувзгляда, свое дело делай, друга контролируй, а он
контролирует тебя, вовремя подскажет, а ты поправишь другого, и все это -
одно наше дело, в котором не может быть ошибки. Экипаж работает. А клин
сужается, сжимает и концентрирует дело: чаще и суше команды, мельче
движения, громче голос, металл твердеет... Последний миг, последний дюйм,
ожидание точки... Есть! И снова: четко, быстро, громко, шустро... медленнее,
тише, спокойнее, плавнее, - и из точки разворачивается лента финиша.

Принято как-то говорить: жизнь на взлете, ослепительный взлет, взлет
мысли... А мне больше по душе посадка. И в жизни-то нелегко: после
ослепительного взлета - да вернуться на грешную землю, не опалив перьев; а у
нас это - постоянно, и у нас это - искусство. Ведь можно взлететь,
воспарить... и не вернуться. А нас с пассажирами ждут на земле.

13.03. Прошел съезд, вызвавший так много интереса, надежд и ожиданий.
Надо полагать, дан импульс, и теперь следует ожидать всеобщего движения. С
самой верхней трибуны во всеуслышание заявлено о том, о чем все шептались.
Кажется, всему передовому - зеленый свет. Но...
На зеленый свет этот все же не все торопятся. В основном, импульс
получили все те же штатные говорильщики. Витийствуют о вреде говорильни, но
сами разглагольствуют много. А реальная жизнь течет себе медленным, вязким