"Василий Васильевич Ершов. Рассказы ездового пса " - читать интересную книгу автора

Енисей, потемневший и залитый у берегов талой водой поверх льда, вселял
жалкую надежду сесть на лыжах в случае отказа двигателя. Тут скорее подошли
бы поплавки...
Енисейск давал плюс пять и сильный западный ветер. Когда мы вошли в
зону, первое, о чем спросил нас диспетчер, было: на каком шасси?
Сердца наши тревожно сжались. Оборачивалось так, что нас там на лыжах
никто не ждал, и неизвестно, кто же разрешил вылет на лыжах вместо колес.
Но деваться было некуда. В воздухе вообще деваться некуда, и пилот
должен продумывать все заранее, перед полетом, занудно и долго перебирая все
варианты... чтобы потом начальник, разбирая происшествие, не процедил: "Надо
было думать, прежде чем делать..."
Был и у нас вариант. На крайний случай, на другом берегу Енисея
оставалась посадочная площадка Подтесово, на которой лежали почерневшие
остатки снега, чудом сохранившегося среди моря весенних вод. Но если мы и
сядем, то самолету ржаветь там до поздней осени, ибо в Подтесово никто на
колесах не летал из-за вязкого грунта.
После тревожного молчания в эфире послышался голос командира эскадрильи
Русяева. Он предложил нам вариант. Всю зиму с бетонной полосы сбрасывали в
сторону снег. И теперь там оставалась неровная, узкая полоска мокрой черной
жижи, еще пригодная для посадки на лыжах; вокруг плескалась вода.
Зашли, осмотрели с малой высоты ту полоску: очень уж жиденькая, в
самом-то широком месте не более десяти метров.
Но самое неприятное - ветер, абсолютно под 90 градусов и до десяти
метров в секунду. А у нас по РЛЭ максимально допустимый боковой - шесть.
Да уж, вариант.
Для такого аса, как Русяев, эти условия еще приемлемы, но... трезво
оценивая наши способности и опыт, Иван Петрович сомневался. Он еще раз
съездил осмотреть полоску, поднялся на вышку, пока мы кружили над бетонкой,
и дал нам несколько ценных советов по распределению обязанностей при
пилотировании на посадке.
Володя Щуплев летал командиром второй год, а я был уже опытный второй
пилот, кандидат на ввод в строй. Енисейская школа, заложенная в нас с первых
дней и крепко вдолбленная, должна была помочь справиться. Обязанности мы
распределили так: я управлял скоростью и режимом работы двигателя до самого
касания, а командир все внимание и умение вложил в выдерживание направления,
прикрываясь креном от бокового ветра. Длины полосы хватало с избытком, и мои
погрешности в выборе точки приземления роли не играли; важнее было попасть
точно на воображаемую ось полоски снега и удержаться на ней.
Техник закатил тяжелые колеса в самый хвост, к двадцать пятому
шпангоуту, уложил их и примостился сверху - для противовеса, если вдруг
самолет, выскочив на грунт, захочет встать на нос.
Еще раз зашли, глянули, куда лезем. Володя держал направление, я
снизился до метра и прошел точно над полоской, добавил газу, ушли на второй
круг. Русяев с вышки наблюдал, подсказывал и подбадривал, понимая, что
четкие командирские интонации в голосе придадут нам уверенности.
Собрались в комок и стали моститься на эту мизерную полоску. Трепало
ветерком, Володя строго держал курс, я подбирал газ; машина медленно
подкрадывалась к поверхности жижи. Два метра, полтора, метр... метр...
полметра... по команде я плавно потянул рычаг газа и штурвал на себя,
командир убрал крен, и машина зацепилась за снег.