"Виктор Ерофеев. Лабиринт Один" - читать интересную книгу автора

Неудивительно, что Передонова в этой вакханалии глупости с большим
трудом и неохотой признают сумасшедшим. Его помешательство уже чувствуется
на первых страницах, однако требуется финальное преступление, чтобы оно было
признано очевидным. В мире, где царствует глупость, сумасшествие становится
нормой. Передонова так и воспринимают герои романа - как нормального члена
общества: с ним водят дружбу, ходят в гости, выпивают, играют на бильярде,
более того, он - завидный жених, за него идет глухая борьба разных женщин. О
Передонове-женихе свидетельствует гротескная сцена его сватовства к трем
сестрам Рутиловым попеременно, причем даже Людмила, которой в романе
отведено место наиболее очевидной антагонистки Передонова, воспринимает его
сватовство хотя и с хохотом, однако как достаточно приемлемый акт. Иногда
окружающим видно, что с Передоновым творится что-то неладное, но они относят
его поведение на счет чудачества. "Нормальность" Передонова - это та самая
гротескная основа, на которой строится роман. Разгадать душевную болезнь
Передонова, обособить, изолировать его - значит положить конец наваждению,
"перекрыть" русло романа, однако наваждение продолжается, роман - длится.
Сам подход к героям, их трактовка двоится, приобретая то гоголевские,
то чеховские (отмеченные также и опытом Достоевского) черты. Но
двойственность и зыбкость мира в романе достигаются в известной мере
благодаря тому, что персонажи романа не являются ни мертвыми душами
гоголевской поэмы (где единственной живой душой оказывается повествователь),
ни живыми душами рассказов Чехова, где тонкое психологическое письмо
способствует созданию образа полноценного, полнокровного человека. В
чеховских рассказах почти недопустимы натяжки, так как они входят в
противоречие с психологической сущностью повествования. Неслучайно история
намечающегося романа между Варенькой - "Афродитой" и Беликовым - "Иудой"
показалась некоторой части современников Чехова неправдоподобной.* С другой
стороны, нас вовсе не смущает то обстоятельство, что Чичикова путают с
Наполеоном. В системе гоголевской фантастической прозы такой гротеск
совершенно уместен. Вопрос о том, насколько гоголевского героя можно считать
"человеком", проблематичен. Второй том "Мертвых душ" был априорно обречен на
неудачу вследствие поэтики первого тома: в царстве масок живые люди
разорвали бы самую фактуру поэмы масок.
______________
* См. об этом: Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем.
Т.10.- М., 1977.- стр.375.

Сологуб же намеренно идет на подобный разрыв, вводя в роман совершенно
живые (психологические) образы Людмилы, Саши, его тетки, хозяйки Саши и
другие. Что же касается иных героев, то чиновники, Володин, сам Передонов
остаются как бы на полдороге между чеховскими и гоголевскими персонажами.
Это полуживые-полумертвые души, своего рода недолюди (недооформленные, как и
сама недотыкомка), с затемненным сознанием, как у Гоголя, но с некоторой
способностью к осмысленному поведению, как у Чехова. Это промежуточное
положение, порождающее межеумков, качественно изменяет семантику романа, так
что она оказывается неоднозначной, двойственной. Возможно, именно ощущение
этой двойственности, зыбкости, призрачности и дало возможность 3.Минц в
указанной статье рассматривать роман Сологуба в качестве
"неомифологического" текста.*
______________