"Виктор Ерофеев. Розанов против Гоголя" - читать интересную книгу автора

публицист и литературный критик, Розанов в 90-е годы видел свое назначение в
моральной помощи власти (хотя власть и не понимает того, что она в этой
помощи нуждается), в улучшении режима и в борьбе с разрушительными
тенденциями, которые, нанося удары по власти, наносят удары по самой России,
а также в борьбе с социальными "утопиями", несущими, как ему виделось,
гибель стране.
Выступая с таких позиций, Розанов не мог не прийти в конфликт с
основным направлением русской литературы XIX века, со всеми б е з и с к л ю
ч е н и я великими русскими писателями. Но конфликт в его полном объеме
разгорелся не сразу.
Первоначально (в 90-е годы) Розанов только Гоголя (во всяком случае,
главным образом Гоголя) воспринял как своего оппонента и как врага России.
Розанов "наткнулся" на Гоголя, когда работал над книгой о
Достоевском, над "Легендой о Великом инквизиторе". В специально отведенной
Гоголю главке он высказал сомнение относительно достоверности известного
взгляда (высказанного, в частности, Ал. Григорьевым), по которому "вся наша
новейшая литература всходит из Гоголя"¹³. Розанов предложил
диаметрально противоположный тезис: русская новейшая литература "вся в своем
целом;
явилась отрицанием Гоголя, борьбой против него"¹⁴.
Впрочем, уточнял Розанов, не только новейшая, но и догоголевская литература,
и прежде всех Пушкин, также враждебны Гоголю. "Не в нашей только, но и во
всемирной литературе, - утверждал в другой статье Розанов, - он стоит
одиноким гением"¹⁵. "Мнимые", с его точки зрения, преемники
Гоголя из русских писателей: Тургенев, Достоевский, Островский, Гончаров, Л.
Толстой - обнаружили тонкое понимание внутренних движений человека, найдя
за действиями, за положениями, за отношениями "человеческую душу, как
скрытый двигатель и творец всех видимых фактов". Именно эта черта объясняет,
по Розанову, всех перечисленных писателей, и именно этой черты - "только ее
одной и только у него одного"¹⁶ - нет у Гоголя. Называя Гоголя
"гениальным живописцем внешних форм", Розанов полагал (вспомним В.
Авсеенко!), что "за этими формами ничего в сущности не скрывается, нет
никакой души", так что название знаменитой гоголевской поэмы имеет
символический смысл. "Пусть изображаемое им общество было дурно и низко, --
писал Розанов, - пусть оно заслуживало осмеяния, но разве не из людей уже
оно состояло? Разве для него уже исчезли великие моменты смерти и рождения,
общие для всего живого чувства любви и ненависти? И если, конечно, нет, то
чем же эти фигуры, которые он вывел перед нами, как своих героев, могли
отозваться на эти великие моменты, почувствовать эти общие страсти? Что было
за одеждою, которую одну мы видим на них, такого, что могло бы хоть
когда-нибудь по-человечески порадоваться, пожалеть,
возненавидеть?"¹⁷.
Ниже я специально остановлюсь на том, являются ли гоголевские
персонажи "живыми" или "мертвыми" душами и правомерны ли вообще приведенные
вопросы Розанова, но пока что важно определить сущность розановской мысли.
Она сводится к тому, что русские читатели не поняли "обмана": они приняли
"мертвые души" за реальное отображение социального характера целого
поколения - поколения "ходячих мертвецов" - и возненавидели это поколение.
За свою "гениальную и преступную клевету" Гоголь, по мнению Розанова, понес
заслуженную кару (конец его жизни), но воздействие гоголевского творчества,