"Анни Эрно. Стыд [love]" - читать интересную книгу автора

И никто из нас больше никогда не заговаривал об этом случае.
Это произошло 15 июня 52-го года. Первая дата, которую я в детстве
четко запомнила. До этого дни и числа, записанные на школьной доске и в
моих тетрадях, сменяли друг друга, ничем не выделяясь из общей череды.
Позже некоторым из моих любовников я говорила: "Знаешь, когда мне
было двенадцать лет, мой отец хотел убить мою мать". Эта жажда открыться
означала, что я очень любила этих мужчин. Но стоило мне поделиться с ними
моей тайной, все они тут же замолкали. Я видела, что совершила ошибку ни
один из них не был готов к подобному признанию.
Эту сцену я описываю впервые в жизни. До сегодняшнего дня мне
казалось, что я никогда не смогу это сделать, даже в личном дневнике.
Точно из страха нарушить какой-то запрет и навлечь на себя неминуемую
кару. Быть может - навсегда утратить способность писать. Какое облегчение!
Я вижу, что ничего ужасного не произошло и я пишу как ни в чем не бывало.
И теперь, когда я рассказала эту историю на бумаге, я уже не вижу в ней
ничего исключительного банальная семейная сцена и не более того. Возможно,
в рассказе и пересказе даже самое ужасное деяние утрачивает свою
исключительность. Но поскольку эта сцена всегда жила во мне, как страшная
и безмолвная картина - не считая лаконичного признания, которым я
озадачивала своих любовников, найденные мною слова кажутся мне странными,
а то и нелепыми. Отныне эта сцена принадлежит уже не мне.
До сих пор мне казалось, что я помню все подробности этого события.
На самом деле в памяти сохранились только атмосфера, какие-то жесты,
отдельные слова. Я забыла, из-за чего поссорились родители, была ли мать в
белом халате лавочницы или она его сняла, готовясь к прогулке, не помню,
что мы ели на завтрак. Самое рядовое воскресное утро: обедня, кондитерская
- ничего примечательного я не запомнила, хотя должна была запомнить - ведь
позже буду припоминать все события, предшествовавшие той сцене. Помню
только, что на мне было синее платье в белый горошек, потому что два лета
подряд, надевая это платье, я всякий раз думала: "То самое платье". Еще
помню, что день был ветреный, и солнце часто пряталось за облака.
После этого воскресенья я жила, как в тумане. Я играла, читала,
делала все, что обычно, но мысли мои были далеко. Все стало казаться
ненастоящим. Я плохо усваивала предметы, хотя до этого схватывала все на
лету. Из одаренной, но беспечной ученицы я превратилась в зубрилку, не
способную ни на чем сосредоточиться.
И все из-за той сцены, которую я никак не могла осмыслить. Отец,
который меня обожал, хотел убить мать, которая тоже обожала меня.
Поскольку мать была более благочестивой, чем отец, распоряжалась деньгами,
ходила к моим учительницам, меня не удивляло, что она покрикивает на него,
как и на меня. Я не видела ни правых, ни виноватых. Просто я должна была
помешать отцу убить мать и сесть за это в тюрьму.
Помню, как месяц за месяцем, а может, и год за годом я невольно ждала
повторения этой сцены. В присутствии клиентов я чувствовала себя
спокойней, но меня пугали часы, когда мы оставались одни - по вечерам и в
воскресенье после полудня. Стоило кому-то из родителей повысить голос, и я
с тревогой следила за каждым отцовским жестом. Если же наступало затишье,
меня снова мучило предчувствие беды. В школе, на уроках, я гадала, не ждет
ли меня дома уже свершившаяся драма.
Когда между ними царило любовное согласие - а я ловила каждую их