"Олег Ермаков. Вариации " - читать интересную книгу автора

- На чем дочка играет?
- На скрипке. А у соседей внизу - на пианино. Звукоизоляция - пшик,
храп слышен. У китайцев была такая казнь: музыкой. Приговоренного помещали в
камеру и оглушали его день и ночь угрожающей музыкой. Музыканты менялись, а
слушатель нет. В конце концов он разбивал себе голову. Жена в вечной
прострации.
- Меня раздражают музыкальные киоски, - сказал Виленкин.
- Понимаю, - ответил Гарик. - Как будто вражеские самолеты вторгаются в
суверенное воздушное пространство.
- Вот именно.
- Ну, а мы каждое утро, извини, просыпаемся под пение унитазов и вопли
соседа: лежа в одной комнате, он отдает приказания детям, проснувшимся в
другой комнате. Ну и мы не лыком шиты, заводим им... Вагнера, "Тристана и
Изольду", а? Вообрази, что такое немецкая опера для любителей Олега
Газманова и Киркорова? Дурдом? И что бы сказал Вагнер?
Они проехали участок кружного шоссе, свернули на Южную дорогу и в
потоке машин двинулись к городу.
Честно говоря, Виленкин и сам не любил оперу. Не любил Вагнера...
Не любил и Бетховена. Мир Бетховена замкнут, это классически
совершенный мир, - и в нем после нескольких глубоких, глубочайших вдохов
вдруг начинаешь задыхаться. Он слишком красив, хотя и трагичен. В этом веке
чувствуешь себя обманутым не только Вивальди, но даже Бетховеном.
Ну да неумно и предъявлять им претензии. Просто мы научились дышать
хаосом. И ничего, легкие не разрываются. Мы разомкнули этот мир - в
бесконечный ужас.
В поликлинике к хирургу была очередь. Гарик оставил Виленкина; они
договорились созвониться. Сидеть в унылом коридоре поликлиники с
грязно-кофейными стенами, с поющими полами, в очереди страждущих после всего
того, что было в доме с закрытыми ставнями, - каково?
Виленкин удивлялся себе.
Женщина слева все ерзала и косилась на него, - наконец, встала и
пересела на другое место. "Шипр", вспомнил Виленкин. Он сидел в облаке
"Шипра".
Задумчивый хирург взглянул на него. Виленкин сказал, что порезал руку
два дня назад, и вот теперь у него температура. Хирург кивнул сестре.
Белокурая - перекрашенная - сестра с черными бровями принялась разматывать
бинт. К ране бинт не присох, рана гноилась. На запястье потекла какая-то
разжиженная кровь. Хирург посмотрел.
- Нельзя ли зашить?
- Поздно, - сказал хирург. - Это делается сразу. Вы к тому же йодом все
сожгли. Обработайте.
Сестра накрутила на палочку ваты и начала выскабливать рану. Виленкин
морщился. Хирург снова взглянул на рану, взял ножницы.
- Это зачем? - спросил Виленкин тревожно.
- Кладите руку.
Виленкин, помедлив, подчинился. Хирург принялся остригать обуглившиеся
от йода края.
- Мертвое, - объяснил он.
- Да, - согласился Виленкин, ревниво следя за блестящими ножницами.
Раза два-три хирург задел за живое, и Виленкин издал тихие