"Илья Эренбург. Рвач" - читать интересную книгу автора

Ведь это же гадость, это то, что рисуют в клозетах, об этом и рассказать
по-хорошему нельзя, только выругаться. Слова как отрыжка. Но это нужно.
Нужно, вроде как есть или спать. Есть и спать скучно. Тогда о чем же те
ноты?
Мишка готов был направиться к девочкам. Имелся адрес, имелась и
отложенная для этого трешница. Он не направился. Явиться мальчишкой с улицы,
теряясь, торгуясь (еще, пожалуй, денег не хватит), нет, он должен быть
повелителем. Лучше уж тогда в монахи или оско пить себя, как румын с
Фундуклеевской, у которого Мишка покупает фиксатуар для смягчения чуба.
Лучше не жить. Жить можно только со шпорой, шпорой впиваясь в душу, в
розовый клок. Для этого нужен "случай", все тот же проклятый "случай".
"Случай", о котором мечтал Мишка, не пришел. Ни одна из
останавливавшихся в гостинице дам не упала перед ним на колени. Но в
июльский душный день, когда от жестокого зноя шло жужжание в ушах и болели
глаза, пришел к нему случай, не пришел - подвернулся, случай совсем другой
породы, маленький, паршивый, случай, каких много везде и повсюду, не
катастрофа, а оказия.
Случилось это под Киевом - в Дарнице, куда Мишка забрел (был у него
выходной день от зноя и скуки. Солдатка простая, хорошая, что называется,
честная баба.
В те годы - шла ведь третий год война - произошло известное упрощение,
оголение процессов. Нота из "Кармен", обычно необходимая в обиходе, как
салфетка, стала явным излишеством. Мужчины и женщины оказались
территориально разделенными. В итоге этого перемещения некоторые чувства,
как, например, "любовь", остались вовсе без местожительства, если не считать
за таковое бумажные и духовные оболочки писем с обещаниями "вечной
верности". О выборе часто не могло быть речи, и разнообразие карточек,
соответствующих континенталевской, заменилось однородностью, плотностью,
эпичностью ржаного хлеба. Если все это верно даже по отношению к посетителям
городской оперы, то тем паче применимо к крепкой телесной глыбе женского
пола, лишенной необходимых ощущений вследствие, скажем по-плакатному,
"хищничества империалистов", - к той глыбе, на которую натолкнулся наш
герой.
В избе, среди картофельной кожуры и утиного помета, стояло множество
кринок с молоком. Молоко в жару томилось и кисло, распространяя острый
запах - так пахнут новорожденные щенята. Так пахла и баба. Мишку мутило. Но
он в ту минуту мало о чем думал. Все соображения о роли властителя спасовали
перед клейкостью и близостью соответствующих форм. Его руки, толковые
звериным чутьем, оказались превосходными проводниками. Что касается бабы, то
отроческое волнение этого "случая", то есть с неба, с знойного белесого неба
упавшего кавалера, даже льстило ей. Конечно, сама она, еще никакие
раздразненная, сохраняла полное спокойствие и еле удерживала вызванную
истомой и духотой зевоту. Дело кончилось бы, наверное, к общему
удовольствию, если бы не произошел внезапный разряд. Руки Мишки резко
рванулись вперед. Чуть позевывая, баба лениво спросила: "Сиськи хочешь?"
Так же, как говорила она, прикармливая грудью своего Гришку: "Сиську
хочешь?" - просто, по-хозяйски. Эффект был необычаен. Мишка отдернул руку и
вскочил. Это был явный подлог. Последняя его ставка, ставка на странные,
утробные, до слез пронзительные звуки, ставка на розу в зубах Кармен
оказалась битой какой-то "сиськой", похожей на соску, гнуснейшей вещью из