"И.Г.Эренбург. Лазик Ройтшванец" - читать интересную книгу автора

не был бы несчастным портным, который шьет кое-что из материала заказчика, я
или лежал бы где - нибудь в безответной могиле или сидел бы в Москве на
самом роскошном народном посту...
- Вы симулируете классовую отсталость, но вряд ли это вам поможет. Я
предаю вас обвинению по 87-ой статье уголовного уложения, карающей
оскорбление флага и герба.
Услышав это, Лазик хотел вздохнуть, но во время удержался.

3.

Вздох, хотя бы пронзительный, еще может быть отнесен к печальным
случайностям, но повсдение Лазика во время судебного разбирательства
заслуживает всемерного порицания. Вот, когда оно сказалось, тяжелое наследие
прошлого! Ведь не всегда Лазик жил китайским вопросом и другими светлыми
идеями. До тринадцати лет, пощипывая свой едва опушенный подбородок, он
сидел над каким-то смехотворным Талмудом,
Если два еврея найдут один талес - кому он должен принадлежать? Тому,
кто первый его увидел, или тому, кто первый его поднял? Попробуйте-ка,
решите эту задачу. Подбородок Лазика горел от щипков. Что важнее, рука или
глаза? Открытие или работа? Вдохновение или воля? Если отдать тому, кто
первый увидел, обидится голова: "я распорядилась, чтобы рука подняла
талес". Если отдать тому, кто первый поднял, обидится сердце: "я подсказало
глазам, что их ждет находка". Если оставить талес на дороге, то пропадет
хороший талес, который нужен каждому еврею для молитвы. Если разрезать
талес на две части, то он никому не будет нужен. Если пользоваться талесом
по очереди, то два еврся возненавидят друг друга; ибо одному человеку
просторно даже в желудке у рыбы, а двум тесно даже в самом замечательном
раю. Что же делать с этим коварным талесом? Что делать с двумя евреями? Что
делать с истиной?
Лучше всего не находить талеса и не думать об истине. Но талес, может
оказаться на дороге, и стоит челопеку остаться с самим собой, будь то даже в
хвосте галантерейной лавки или в паршивой уборной, и он начинает думать об
истине.
Давно подбородок Лазика покрылся курчавой порослью, давно поросль эта
пала, скошенная проворной рукой Левки-парикмахера, давно уж забыл он о
палке учителя и о двух евреях, нашедших один талес, но осталась привычка
думать над тем, над чем лучше вовсе не думать.
Смешно подозревать Лазика в каких-то суевериях. Ему не было и
тринадцати лет, когда он понял, что талес никому не нужен и что лучше найти
на дороге двести тысяч или хотя бы три рубля. Он понял, что человек создан
из обезьяны, а не из какого-то "подобья", что оперетта гораздо интереснее
хоральной синагоги, что Гершанович большой жулик, что ветчина с горошком
ничуть не хуже говядины с черносливом и что вообще теперь настоящий
двадцатый век.
Лазик как то уничтожил самого старика Гершановича, показав при этом всю
свою преданность чистой науке. Это было вечером. Феничка глядела на звездное
небо, а Лазик, очарованный бледным личиком девушки, стоял подле, не дыша.
Тогда-то хитрый Гершанович решил подкопаться под Лазика:
- Мне даже смешно подумать, что ты до сих пор уверяешь, будто бы солнце
стоит, а земля вертится. Я не скажу тебе, посмотри на небо в час заката: