"И.Г.Эренбург. Лазик Ройтшванец" - читать интересную книгу автора

-Вы можете думать, например, что вы уже после смерти, и тогда вы можете
благоухать во всю, если для вас это утешение.
Но не так то легко было Борису Самойловичу утешиться. Он шептал:
- Ты понимаешь, болван, что весь их коммунизм, это только
пломбированная чепуха?
Лазик отвечал уклончиво:
- У нас в Гомеле говорят: одной селедки хватит и на десять человек, а
большую курицу слопают двое. Это полная правда. Вы, конечно, любите кушать
курицу, и я тоже люблю, и это все любят. Селедка во рту - другой разговор. А
все вместе - это вовсе не ваш одинокий гнев, когда вы шуршите бумажками, но
точная арифметика. Я это понимаю без всякой политграмоты, и мы с вами два
ожесточенных класса. Всякий увидит, что вы это мягкий вагон, а я черезчур
жесткий. Пока что нас
везет один рассеянным паровоз. Но что будет завтра, я не знаю...
Как то вечером, возвращаясь домой, Лазик увидел Бориса Самойловича,
обмотанного башлыком, который почему то прихрамывал:
- Где это вы упали, Борис Самойлович? Может быть на Шоссе Энтузиастов?
Там таки скользко...
- Тише! Я уже не Борис Самойлович, я Оскар Захарьевич и хромаю с самого
детства. Во первых держи этот сверточек. Только осторожней - здесь все мое
будущее. А во вторых, они сцапали Тыченко и оказалось, что Тыченко вовсе не
в партии, он работал вместе с Марьянчиком. Значит, это идет через Минск, и
сегодня схватят меня. Если б еще в Нарым, я подумал бы. Но здесь пахнет
процессом. Ройтшванец, я решил удрать в Лодзь. Там у меня племянник. Не как
ты - настоящий.
Бог даст, проживу. Только бы провести этот сверточек. Теперь,
спрашивается, что тебе делать?
- Мне? Ничего. Я привык. Самое большое, что я могу сделать при данной
ситуации, это пойти в парикмахерскую.
-Ты дурак, Ройтшванец! Ведь, если я убегу, схватят тебя. Пойди,
доказывай им, что ты не племянник. Потом, кого видали с материалом? Тебя.
Хочешь десять лет получить? Хочешь? Идиот! А что, если тебя расстреляют?
- Зачем же я стану заглядывать вперед в мое кровавое будущее? Лучше я
пойду и переменю на всякий случай белье.
- Постой!... Знаешь что, я возьму тебя с собой. Ты перевезешь этот
сверточек. А остальное устроится. Нас переправит Файгельсон из Минска. Ты
еще сомневаешься? Но ты, мало сказать, идиот, ты дерево. Я тебя устрою в
Лодзи.
- Я не понимаю, зачем мне бежать? Вы, конечно, спасаете вашего Рафаэля
и беленькие бумажки. А что мне спасать? Если себя, то ради этого не стоит
ехать в Лодзь, я спокойно могу умереть на Дорогомиловском кладбище. Если не
себя, то кого? Мою бывшую супругу, или Тыченко, или, может быть, ваш
неприступный сверток? Хорошо, у вас там племянник, но у меня там нет
племянника, а вам я верю, как позапрошлому снегу. У меня была тетя в
Глухове, но ее уж нет. Зачем же мне бежать, или хотя бы ускорять походку? И
вот я всетаки соглашаюсь, и я бегу с вами впопыхах в вашу проклятую Лодзь. Я
уже больше не стоячий гражданин, но одно скаканье и неизвестность. Я сам не
могу остановиться. Бежим, Оскар или Борис, или Репин с кистью, бежим!
Мы - листики, а кругом ураганы. Но стойте - я плачу заядлыми слезами. Я
прощаюсь с моей провалившейся молодостью. Я прощаюсь с Гомелем и с