"И.Г.Эренбург. Лазик Ройтшванец" - читать интересную книгу автора

говоря откровенно, больше не думал. Я думал скорее о гражданке Пуке и о
глазах товарища Фени Гершанович. Так что, если вы думаете, что я раскаялся,
сидя на каких-то занозах вместе с гражданином Райкиным, то вы вполне
ошибаетесь. Я раскаялся один раз на суде и этого достаточно. Сколько же
можно думать о каких-то брюках? Поставьте у себя в книжечке подходящий
крестик: "Ройтшванец раскаялся", и не будем больше обсуждать этот протекший
момент. Но вот зловещего обещания я вам не выдам. Если не считать этой
истории с Пфейфером, я безусловно честный портной, и если я обещаю сдать
заказ к пятнице, я его сдаю. Откуда я могу знать, что со мной будет завтра?
Человек - это же крохотное бревно среди кипучих воли нашего Сожа. Почему я
утаил от фининспектора тридцать пять рублей? Потому что в окнах отсталой
квартиры служителя культа загорелись безумные глаза одной недоступной
гражданки. Я не хочу ни вкусных кушаний, ни крымского вина, ни пышных
галстухов, ни бриллиантов. Но вот я увидал эти глаза, и я моментально
потерял всю свою классовую совесть. Я ходил и вздыхал, а она стояла и
смеялись. Я кричал ей: "у меня сердце рвется на куски", а она хладнокровно
исполняла свои международные мелодии. Тогда я решился на черное дело. Я
утаил брюки от фининспектора и на эти три рубля пятьдесят копеек я купил
американский пульверизатор, полный ароматного дыхания орхидеи "Тэжэ". Я
хотел им обрызгать, как поэзией моего сердца, эту недоступную гражданку. Но
вот случилась интервенция одной известной нам особы, о которой я сейчас
лучше не буду говорить. Пульверизатор остался в жестокой конторе, и он
наверное опустел. Как я теперь встречусь с товарищем Феней Гершанович? У
меня нет ни ароматных струй; ни смеха, ни торжественных звуков. Может быть,
я кинусь в глубокие воды Сожа или же уеду в какую-нибудь Сибирь искать
подложное счастье. Я не могу вам выдать зловещих обещаний. Я не святой, я
только полусознательный кустарь - одиночка. Вы мне не верите? Я разскажу вам
одну красивую историю. Вы потеряете, конечно, время, которое дороже денег,
но зато вы услышите настоящую правду, а правда, по-моему, еще дороже времени
Я почти такой же марксист, как и вы, и я хорошо понимаю, что все это
классовые штучки. Но ведь под отсталым сюртуком позапрошлого столетия билось
настоящее человеческое сердце, и хоть мы с вами вполне марксисты, мы,
простите меня, кроме того, настоящие люди, и вот почему я и хочу разсказать
вам эту красивую историю.
Это случилось с коцким цадиком, с тем самым цадиком, который всю жизнь
искал, запершись, какую-то придуманную истину. Он плюнул и на богатство, и
на жену, и на почет. Он на все плюнул. Он сидел в тесной каморке и ел сухой
хлеб. Он читал невыносимые книги, вроде китайскаго вопроса и двадцать
четыре часа в сутки он думал над этими книгами. Он был, кажется, самым
сильным человеком, которого только можно придумать и все, конечно,
говорили, что у коцкого цадика нет ни одной малюсенькой слабости, это даже
не человек, а одна высокая мысль.
Но вот перед смертью коцкий цадик говорит своему любимому ученику: "ты
не знаешь, мой любимый ученик, что я делал всю мою угрюмую жизнь? Я
занимался одним огромным грехом: я слушал женское пение".
Должен я вам сказать, гражданин прокурор, что набожному еврею никак
нельзя слушать женское пение. Это, конечно, сознательный предрассудок, но
ведь все люди любят выдумывать различные запрещения; тогда им немножечко
веселей жить. Вотъ жулик Райкин, он беспартийный, и он может преспокойно
танцевать, у себя дома фокстрот, а вам, гражданин прокурор, это вполне