"Илья Эренбург. Рассказы этих лет " - читать интересную книгу автора

спрашивала себя Лиза. Все казалось ей ненужным и стыдным: яркий свет рампы,
румяна, реплика героини: "Если любишь, весь мир в тебе, а смерти нет..."
Когда Лиза бывала свободной, она прислушивалась к разговорам в фойе;
говорили о хлебе, о раненом муже или брате, о том, что немцы в Краснодаре.
Лиза шла к себе. Она жила в темном углу, среди старух и детей; там она
писала: "Я не могу больше кривляться".
Что приковывало ее к сцене? Она допрашивала себя с той
взыскательностью, которая присуща очень молодым и честным натурам. Не
честолюбие, а слепое и, как ей порой казалось, глупое преклонение перед
искусством. "Ломака", - говорила ей когда-то мать. Лиза не ломалась: она
чувствовала себя то Анной Карениной, то тургеневской Асей, то слепой
цветочницей с экрана. Ее считал холодной, а она терзалась, не спала по
ночам. Эта смуглая синеглазая дикарка была одинока; мать давно умерла;
товарищи ее чуждались: чем-то она их тяготила. Перед войной инженер Пронин
сказал ей: "Давайте жить вместе". Это было вечером в городском саду. Инженер
ей нравился; а может быть, и не он - май, жасмин, молодость. Он обнял ее,
она вырвалась и стала говорить о том, как трудно друг друга понять. Он
усмехнулся: "Актерка..." Больше они не встречались.
Она часто ругала себя актеркой. Она проклинала сцену, и все же, входя
утром в театр, вдыхая холодный пыльный воздух, запах клея и сырости, глядя
на черные пустые кресла, в которых сидели призраки, музы, Лиза понимала, что
ей от этого не уйти.
Говорили, что есть у нее талант, что она сможет стать настоящей
актрисой; но она чувствовала - чего-то ей не хватает. Чем больше она думала
над своей ролью, тем дальше уходила от пьесы, от партнеров, от зрителей.
Иногда она обвиняла репертуар: она играла то девушку, в давние времена
сгоревшую от любви, то партизанку, которая между боями произносит длинные
речи. Лизе казалось, что любви больше нет и что нельзя так красиво говорить,
когда рядом умирают. Мир заполнился другими героями. Разве не переживает
Лиза подвига Гастелло? Разве не идет с Зоей на виселицу? И Лиза писала:
"Жизнь стала такой большой, что в ней теперь нет места для искусства".
И вот ей сказали, что она поедет на фронт. Она шла и улыбалась:
"Неужели это правда? Неужели я смогу хотя бы на минуту порадовать тех,
чистых и больших?.."
Актеры ехали радостные и взволнованные; потом все притихли - они
увидели то, о чем прежде только читали: трубы сожженных сел, обломанные
деревья, черные пятна на снегу, женщин с детьми, которые копошились в пепле.
Заночевали в уцелевшей избе. Хозяйка, молодая, изможденная, с чересчур
большими глазами на узком увядшем лице, рассказывала: "Я моего в снегу
схоронила. Потом думаю - замерзнет мальчик. Взяла его в дом обогреться.
Пришел паразит, кричит: приказ - угонять. Я держу, не пускаю. Здесь он
стоял, у печи... Он как ударит мальчика... Бросилась я к нему, а он меня не
признает. До ночи промучился..." Женщина вздохнула и стала мешать угли в
печи. Лиза забыла о том, для чего она приехала. Рядом с таким горем исчезали
все слова, все жесты. "Не улыбаться, не говорить, а если что делать, то
только стрелять", - думала Лиза, ворочаясь ночью в жарко натопленной избе.
Утром она увидела трупы, развороченные машины, обрубки лошадей. Везли
раненых; они молча глядели на пустое зимнее небо; ездовой бил в ладоши, и
рукавицы были как деревянные. Лиза сказала певцу Бельскому: "Зачем мы
приехали? Нас прогонят..."