"Стив Эриксон. Дни между станциями" - читать интересную книгу автора

пьяно ухмыльнулся.
- Кто ты? - спросил он Адольфа.
Адольф не ответил. На самом деле Жану-Тома было плевать. Он нагнулся,
взял Жанин за запястье и рывком поставил на ноги.
- Ты не можешь забрать ее, - сказал Адольф ровным голосом.
- Почему?
- Я ее брат.
Жан-Тома поглядел на Адольфа, слегка сбитый с толку, затем
расхохотался.
- Да ну? - сказал он. - Я тоже.
Адольф продолжал глядеть в глаза Жану-Тома, припав к земле. Тот одарил
его последним мимолетным взглядом, прежде чем развернуться - вместе с
девушкой - и исчезнуть из пятна света.
Из этого света, который зарождался в самой комнате, в такт шагам
Жана-Тома, направлявшимся в комнату где-то над ним, в такт крикам Жанин в
лестничном колодце; Адольф видел, как свет меняется, движется, путешествует
по комнате. И когда он услышал, как хлопает дверь, и почувствовал, как
всколыхнулся потолок от глухого удара, когда ее швырнули поперек кровати, он
увидел, как свет гаснет, мало-помалу превращаясь просто в гул у него в
голове. Он велел себе уходить. Он сказал себе, что не может больше ждать,
что здесь больше нет ничего, что физически его бы удерживало, - на двери не
было засова, в скважине не было ключа. Он мог протянуть руку к двери,
распахнуть ее настежь - как это сделал сын мсье Мсье - и навсегда
освободиться от комнаты, так же как, по-видимому, был свободен от комнат сын
мсье Мсье, который, в отличие от прочих мужчин, мог передвигаться по
собственному желанию, волоча за собой женщину, вместо того чтобы следовать
за ней. Но что-то удерживало Адольфа. Он стоял на обоих коленях и одной
пятерне - вторая рука продолжала тянуться к ее плечу. Только теперь тень
исчезла, и он знал, что за плоской поверхностью кто-то сдвинулся. Он знал,
что точно так же, как он волен переходить из комнаты в комнату, он
неподвластен и чужим теням за экраном, что он может отбрасывать тень от
любого света, а может ухватить его руками и упрятать под замок. Итак, все
дело было в мужестве - и он следил за дверью и прислушивался к ней, у него
над головой, в то время как сын мсье Мсье имел ее и ножки кровати скакали по
потолку. Его ужаснуло, что она молчала, тогда как Жан-Тома орал; спустя годы
он неизгладимо помнил это и никогда не позволял своим губам вымолвить ни
звука, когда занимался любовью с женщиной, молча наслаждаясь ею, пока она не
вскрикнет. Из-за этой ночи он никогда не займется любовью с женщиной,
которая не кричит, из-за этой ночи он никогда не позволит себе оргазменного
стона. Каждый раз, когда кровать наверху врезалась в стены, каждый раз,
когда в потолок отдавались их движения, свет в комнате все слабел, цвета все
приглушались, оттенки сводились к светотени, все вокруг то резчало, то
покрывалось поволокой. Он думал, что ничто не заставит его выйти из
комнаты - пока не услышал звук, которого не ожидал. Он услышал ее смех.
Задыхающийся, выжидательный. Крохотная измена, символ завоевания.
И тогда он сорвался. Он распахнул дверь, промчался по коридорам, по
которым никогда не бегал ночью, мимо мужчин, глядевших на него с
недоумением, и лиц женщин, которых он так хорошо знал, но которых никогда не
видел такими - с мокрыми губами и с глазами-реками; вверх по лестнице,
слыша, как внизу выкрикивают его имя, распахивая двери одну за другой,