"Стив Эриксон. Дни между станциями" - читать интересную книгу автора

заходила дверь. Кусок потолка не устоял, прорвался песок; он увидел за
разодранным потолком темное небо; ветер стих, ночь прояснялась.
В горячечном, яростном испуге он вернулся к окну, постоял, затем вышел
в окно. Ничто не двигалось: ветви деревьев на фоне Луны были голы, не считая
белых комьев песка, которые осыпались с них время от времени; он стоял по
колено в песке и не замечал никакого движения. Он в течение нескольких минут
наблюдал за засыпанными деревьями, пока одно из них не содрогнулось по
непонятной причине - от бриза, которого он не почувствовав, или под тяжестью
песка высоко в кроне. И только тогда, издалека, он услышал звук и,
прислушавшись, догадался, что в ночи звенят колокола. В церквях и в домах
звонят в колокола, потому что закончилась буря, сказал он себе; но сперва
эти звуки в черном, неосвещенном городе показались ему детскими голосами.
Пейзаж снова содрогнулся; оголенные белые силуэты деревьев в лунном свете
истекали песком над обочинами.
И тут он почувствовал у своих ног что-то мягкое, тонкое. Он глянул вниз
и увидел водоросли на песке. Он смотрел на эти водоросли, поблескивающие в
лунном свете, желто-коричневые, на дюне под окном. Теперь ему захотелось
вернуться, хотя он никогда не верил в знаки и видения. Несколько минут он
стоял, глядя на них, и наконец нагнулся и прикоснулся к ним. Он нежно
потянул их и, когда они не поддались, увидел, что они уходят куда-то
корнями, вытянувшись на фут, на два. И почувствовал себя идиотом, поняв, что
это вовсе не водоросли, а человеческие волосы.
Она слушала его из-под толщи песка.
Это было как тогда в больнице, когда она слушала, как с ней говорит ее
матка, только теперь все было немножко наоборот - это она была в глубине.
Она была в каком-то пузыре; она дышала, видела и чувствовала, что ей хватает
места, словно она могла бы встать и одеться в этой груде песка. Она понятия
не имела, что случилось с ее одеждой; она чувствовала, как песок плывет у
нее под животом, между грудями, по ногам. К ее удивлению, песок был теплым.
Все казалось спокойным. Так как она смутно помнила, что ей нельзя заниматься
любовью, и чувствовала себя подвешенной в своей наготе, у нее было ощущение
абсолютной девственности, свободы от какого бы то ни было притяжения и
каких-либо скоротечных забот. Ветер, похоронивший ее, умчался; она слышала
через толщу земли, как он, уже в милях отсюда, приближается к океану; ей
тоже слышны были колокола, хотя для нее это был всего лишь высокий звук, как
от удара по кромке бокала, разносящийся в пространстве.
Она прислушивалась к его голосу где-то над ее головой и чувствовала,
как он тянет ее за волосы. Она знала, что это он. В ее нынешнем состоянии
его прикосновение воспринималось как насилие, и это возбуждало ее. Она
представила себе, как он стоит над ней в песке, вообразила его на фоне
зазубренных синих краев окна. Единственным, чего она не могла толком
разглядеть, были его глаза, поскольку она так и не привыкла к исчезновению
повязки; когда она видела его лицо, на месте глаз оказывались темные куски
неба, и невозможно было понять, что он думает или чувствует, поскольку
остальные его черты были так бесстрастны. Она знала, что он овладеет ею. Она
знала это по тому, как ссутулились его плечи и хищно скрючились пальцы. Она
все еще не видела его, но это не имело значения, ей было не обязательно
видеть. Он стоял в песке, и она знала, что он разнял пуговицы на брюках, и
отбросил в сторону рубашку, и изготовился над ней нагишом.
Она почувствовала, как песок вокруг нее движется, вытесняется его