"Стив Эриксон. Дни между станциями" - читать интересную книгу автора

на кровать и уставился на ее блузки, колготки, белье. Я ухожу от тебя,
сказала она. Я просто больше тебя не люблю. В этот раз я всерьез. Он сказал:
нет, не всерьез. Он заставил ее присесть и выслушать его. Он положил ей руку
на плечо. Ты меня любишь, сказал он. Ты знаешь, что любишь меня и что твое
место здесь. Что еще за чушь собачья, вещи она собирает? Мы должны быть
вместе, как всегда. Ту, другую женщину я не люблю, сказал он. Это секс, вот
и все.
- Она тебя любит, - сказала она.
- Она сама не разбирается в своих чувствах, - сказал он. - Ей только
кажется, что она меня любит.
Спустя мгновение Лорен затряслась, прижала ладони к глазам, чтобы
остановиться; она проплакала всю ночь и позволила ему обнять ее. Он скинул
чемодан на пол и раздел ее. Он взял ее; но если раньше, всегда до сих пор,
она припадала к его груди, желая никогда не покидать и не терять его, то в
этот раз только моргала, прислушиваясь к его сну и понимая, как была близка
к этому.
На следующее утро он сказал ей, что снова уезжает, на этот раз в Техас.
Снова гонки.
Снова наступили сумерки, и из окна она увидела одного из котят на
улице, сбежала по лестнице к парадной двери и встала в длинной тени,
касавшейся ее ног. В закатном солнце окна на улице поблескивали, как золотые
зубы, и она услышала - сперва как тихий рокот, который затем перерос в пение
сирен, - голоса кошек, как слышала их в полях. Она открыла рот, чтобы
позвать их, как раньше; ей было невыносимо одиноко. Она снова приоткрыла
рот, снова закрыла. Она ничего не говорила, а лишь глядела на кошек,
следивших за ней. Она видела, как их глаза мерцают меж золотых челюстей
домов; по тому, как они смотрели на нее, она знала, что она здесь чужая.
Вспышки пронзали ее одна за другой. Она стояла на свету и глядела на кошек
поодаль. Она ужасно боялась, что позовет их и ни одна не ответит. Через
какое-то время кошки сошли со своих постов и исчезли, оставив ее на пороге.

Временами ей все еще слышалось заикание Жюля. Оно будило ее, одну в
постели ночью, и она всегда забывала, всего на мгновение, что он уже два
года как умер. Вспоминая об этом, она предполагала, что звук ей приснился.
Она лежала несколько минут и, если заикание не прекращалось, решала, что это
была ее совесть. Совесть напоминала ей, что это она виновата - но это ей и
так было давно известно, с первой минуты, как он заговорил. На это ушло
столько времени: долгие месяцы он оставался безгласным, безучастным. Когда
же заговорил, он сказал: "П-п-п-прощай". Он никуда не собирался, но все
равно прощался с ней; с самого начала он планировал уйти.
Отчего-то все это ассоциировалось у нее с потерянной ночью. Потерянной
была та ночь в Сан-Франциско, когда она вышла из квартиры, едва поговорив с
Джейсоном по телефону, и оставила младенца одного в постели. А дальше она
помнила лишь, что глядела на залив, был день, солнце сияло над синей водой,
и, сунув руку в карман, она нашла там использованный билет на самолет в
Лос-Анджелес, туда и обратно. Потерянная ночь была первым, о чем она
подумала, когда Жюль сказал: "П-п-п-прощай". Когда он умер во сне - как
будто запоздавшая внезапная грудничковая смерть, сказал один врач, - Лорен
поняла, что это смерть, которой он должен был умереть в ту ночь, когда она
оставила его одного в постели и куда-то ушла. Ничто не могло поколебать ее