"Неизвестные Стругацкие. От «Отеля...» до «За миллиард лет...»:черновики, рукописи, варианты" - читать интересную книгу автора (Бондаренко Светлана)«ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ»Я все ждал, что кто-нибудь все-таки возьмется за разночтения разных изданий «Пикника на обочине» более серьезно и основательно, чем мой давний доклад на «Аэлите-90». Но что-то никого не слышно. Обещал я тогда еще все это дело обработать и отдать Вадиму для «АБС-панорамы». Но она тоже как-то не спешила явиться на свет, не торопился, поэтому и я. А тут начал подбирать свои долги и обещания и поэтому отправляю в «Понедельник». Чего ж добру пропадать? Сравнивал я два издания: АБС. За миллиард лет до конца света. — М.: Сов. писатель, 1984 и АБС. Посещение. — М.: Юридич. лит., 1989. Самое интересное, что в последнем издании поменялись почти все числа по сравнению с базовым вариантом. Судите сами: 1984 С. 127: а за стеклами — Зона-матушка, вот она, рукой подать, вся как на ладони с тринадцатого этажа С. 129: и точно — во все окна аж до пятнадцатого этажа… повыставлялись С. 131: учитель арифметики по прозвищу Запятая… вторая жена у него ушла перед самым Посещением С. 190: не для того он совершил дерзкий побег из-под ареста — разом заработав себе лишних двенадцать месяцев С. 191: По Седьмой улице валило, горланя и пыля, очередное шествие какой-то лиги С. 191: а три старухи соседки с вязанием на коленях сидят тут же на скамеечке С. 244: на четвереньках подобрался к Артуру, который все еще неподвижно лежал шагах в тридцати от болота 1989 С. 148: а за стеклами — Зона-матушка, вот она, рукой подать, вся как на ладони с двенадцатого этажа С. 149: и точно — во все окна аж до двенадцатого этажа… повыставлялись С. 151: учитель арифметики по прозвищу Запятая… третья жена у него ушла перед самым Посещением С. 198: не для того он совершил дерзкий побег из-под ареста — разом заработав себе лишних шесть месяцев С. 198: По Семнадцатой улице валило, горланя и пыля, очередное шествие какой-то лиги С. 199: а две старухи соседки с вязанием на коленях сидят тут же на скамеечке С. 244: на четвереньках подполз к Арчибальду, неподвижно лежащему шагах в двадцати от болота Ну, и так далее. Собственно, конечно, какая разница, сколько жен было у Запятой, одной больше, одной меньше — роли это не играет. Но в некоторых случаях замена чисел приводит к некоторой нелепице. Вот в первой главе подъезжают они на «галоше» к гаражу за пустышкой… 1984 1989 С. 131: Кирилл поднял «галошу» на три метра и дал малый вперед С. 150: Кирилл поднял «галошу» на пять метров и дал малый вперед Подъехали к гаражу. С. 137: Я приказал Кириллу снизиться до полутора метров, лег на брюхо и стал смотреть в раскрытые ворота С. 155: Приказал я Кириллу снизиться, до трех метров, лег на живот и стал смотреть в раскрытые ворота Ну, ладно, спустились с помощью аварийных блок-тросов. С. 138: «галоша» рядом с нами покачивается С. 156: «галоша» над нами покачивается Далее по «трехметровому» тексту 1989 года: «Подняли мы «пустышку»… Тяжеленная, стерва, даже вдвоем ее тащить нелегко. Вышли мы на солнышко, остановились под «галошей», Тендер к нам уже лапы протянул. — Ну, — говорит Кирилл, — раз, два… — Нет, — говорю, — погоди. Поставим сначала». Поставили, спину осмотрел. «— Давай, — говорю, — берись. Взвалили мы «пустышку» на "галошу"». Представляете? На 3 метра! Кто занимался погрузочными работами — тот почувствует. Напомню, что в издании 1984 — всего полтора метра. А вот еще одно несоответствие. После похода в Зону Шухарт, естественно, идет в «Боржч». Там к нему подходит мальтиец, просится в сталкеры, и дальше следует (после известия о смерти Кирилла): «— Сколько тебе денег надо? Четыре тысячи хватит? На! Бери, бери! lt;…gt; Помню я оказался перед стойкой. Эрнест lt;…gt; спрашивает: — Ты сегодня вроде при деньгах… Может должок отдашь? Сую я руку за пазуху, вынимаю деньги и говорю: "Надо же, не взял, значит, Креон Мальтийский"». В Зону, естественно, Шухарт шел без денег — зачем ему там. Вчера он был в «Боржче» — тоже, похоже, без денег, раз ему напоминают о долге. Так что эти деньги (тем более, все вместе — одной пачкой, одной «кучей») — это премиальные, то есть два оклада. Один оклад, выходит, — две тысячи в месяц. Не многовато ли? Если учесть, что пустая «пустышка» у Эрнеста стоит 400 монет, «батарейка» от силы двадцать. Во второй главе они вдвоем с Барбриджем ходили в Зону — вытащили две «пустышки», девять «батареек», три «браслета», две «губки», три «зуды» и так далее по мелочам. Дай бог, если все это на оклад двухтысячный потянет — скорее, вряд ли. Какие там могут быть мысли о том, что при «благочестивой» жизни каждую монетку нужно будет считать, экономить. В варианте 1984 года Шухарт Мальтийцу говорит: «Тысячи хватит! На! Бери, бери!». То есть оклад — 500. Уже как-то ближе к тому, чтобы был интерес ходить в Зону еще и за хабаром. Еще момент. Когда идут они с Арчи за «золотым шаром»… 1984 С. 231: Ладно, не гунди, сталкер, — знал на что идешь. Пятьсот тысяч монет дожидаются в конце дороги 1989 С. 234: Ладно, не жалуйся, сталкер, — знал на что идешь. Тридцать тысяч монет дожидаются в конце дороги, можно и попотеть За 500 тысяч так (!) попотеть, конечно, можно, а вот за каких-то 30 тысяч — не знаю, не знаю… Тем более, что, похоже, впервые Рэдрик человека, своего спутника, в жертву приносит — за 500 тысяч он бы на это пошел с учетом всех привходящих, а за 30 — не уверен. Стервятника так прозвали именно за эти штучки. И последняя маленькая неувязочка с числами. И опять во время официального путешествия в Зону. Шухарт видит, что там в полутьме гаража серебрится паутинка: 1984 С. 137: «пустышка» моя как раз там, шагах в двух от канистр, валяется 1989 С. 156: «пустышка» моя как раз там, шагах в трех от канистр, валяется Надо учесть, что «пустышка» достаточно компактна. Пустая весит 6,5 кг, и Кирилл в лаборатории каждую в руки берет и осматривает. В издании 1984 года размер ее 400 мм, в издании 1989 года она ассоциируется у Шухарта с жестянкой апельсинового сока. Ну а там, в гараже, «Кирилл шагает через «пустышку», поворачивается к канистрам задом и всей спиной — в это серебрение». Если паутинка в трех шагах, ткнуться в нее спиной сложнее, чем при двух шагах. В целом у меня сложилось впечатление, что в издании 1984 года числа осмысленнее, чем в издании 1989 года. Это же касается и многого другого. Вот, в частности, первая глава озаглавлена там и там одинаково: «Рэдрик Шухарт, 23 года, холост, лаборант Хармонтского филиала Международного института внеземных культур». Идет разговор: кого брать в Зону. «— Ну, хорошо, — говорит Кирилл. — А Тендер? Тендер — это его лаборант». В таком случае, чей лаборант Рэдрик? Ведь в самом начале сказано, что из хранилища «пошли мы с ним обратно в лабораторию». Значит, вместе и выходили. Да и на следующий день Рэдрик шагает прямиком к Кириллу и ни к кому другому. Есть и фраза здесь загадочная: «Младший препаратор (?!) Шухарт, — говорит. — Из официальных источников я получил сведения, что осмотр гаража…». В издании же 1984 года никаких загадок нет: «— Ну, хорошо, — говорит Кирилл. — А Тендер? Тендер — это его второй лаборант». Понятно, что Шухарт — лаборант первый. И дальше: «Лаборант Шухарт, — говорит, — из официальных… источников я получил…» Все ясно, все понятно. И таких мест в Юрлите полно. Но об этом в другой раз. Таки я снова о двух вариантах «Пикника». Кто-то из классиков (по-моему, Л. Толстой) сказал, что выдумать можно все, кроме психологии. Вот ее-то я и коснусь. Глава 1-я. Кирилл, Тендер и Рэдрик идут в Зону. Прошли они 27 вешек проверенной, более-менее надежной дороги, и вот спускаются на неизведанную (а значит, опасную) территорию — Зона все-таки, а к гаражу с пропуском никто еще не ходил. У Тендера только что был нервный «словесный понос» — так на него подействовала Зона: боится. Ну ладно, сошли с «надежной» дороги, идут по гайкам — первая, вторая, третья гайка. И тут в редакции 1989 года «Тендер вздыхает, с ноги на ногу переминается, обвыкся немного, и теперь ему, видите ли, скучно. А может, не скучно, а томно». А ну-ка проверим: скучно или томно? «— По сторонам посматривай, — говорю ему. — А чего посматривать? — удивляется. — Все тихо…» Понятно? Скучно же — ничего нет, ничего не происходит, чего смотреть? — тишина, тишь. И это Тендер? И это в Зоне? И это на неизвестной, ненадежной территории Зоны? Вариант 1984 года: «Прошли мы первую гайку, прошли вторую, третью. Тендер вздыхает, с ноги на ногу переминается и то и дело зевает от нервности с этаким собачьим прискуливанием — томно ему, бедняге. Ничего, это ему на пользу. Пяток кило он сегодня скинет — это лучше всякой диеты». Чувствуете разницу? Здесь Тендер томится. Представляете, напряжение, опасность, Зона! — и ничего не происходит. Это-то и самое скверное, если бы что-то случилось — можно было бы действовать, двигаться. А вот это вот ожидание нервное, нагнетающее, — можно не одно кило сбросить. Тендер томится этим ожиданием, этим вынужденным бездействием. Другой эпизод. После Зоны в «Боржче». В варианте 1984 года по всему тексту проходит Эрнест. Разобьем по эпизодам: 1) С. 146: «Эрнест без задержки наливает мне еще на четыре пальца прозрачного… Вышел он на кухню и вернулся с тарелкой — жареных сосисок принес… Глаз у него наметанный, сразу видит, что сталкер из Зоны, что хабар будет, и знает Эрни, чего сталкеру после Зоны надо. Свой человек Эрни! Благодетель». 2) С. 146: «Доевши сосиски, я закурил и стал прикидывать, сколько же Эрнест на нашем брате зарабатывает… В общем, если подумать, не так уж много Эрнест и заколачивает, процентов пятнадцать-двадцать, не больше, а если попадется — десять лет каторги ему обеспечено…» 3) С. 148: Речь о том, что Хармонт не просто «дыра», а «дыра в будущее». Эрнест смотрит с огромным удивлением. Конечно, Рэд — не Кирилл, тот никогда Эрнесту «под прилавок хабар не складывал». 4) С. 153. Креон с Мальты: «Меня к вам направил Эрнест». — «Так, думаю. Сволочь все-таки этот Эрнест. Ни жалости в нем нет, ничего… [Вот сидит молоденький парнишка], а Эрнесту все равно, ему бы только побольше народу в Зону загнать, один из трех с хабаром вернется — уже капуста…» 5) С. 154–155: Кирилл умер. Мальтиец стоит — «лицо у него удивленное, детское». — «Малыш, — говорю я ему ласково, — сколько тебе денег надо?.. Бери». 6) С. 155: У стойки — «Кирилл умер» — с деньгами, которые не взял мальтиец. «— Это который Кирилл? Однорукий, что ли? — Сам ты однорукий, сволочь, — говорю я ему… — Паскуда ты. Торгаш вонючий. Смертью ведь торгуешь, морда. Купил нас всех за зелененькие…» В последнем «взрыве» Рэдрика сконцентрированы размышления всех предыдущих эпизодов, а больше всего — эпизода с Креоном Мальтийским. Кирилл ведь умер из-за Рэдрика (с. 154: «А у самого перед глазами серебряная паутина, и снова я слышу, как она потрескивает, разрываясь»), поманил Рэд его, неопытного. Вот и Мальтиец неопытный, мальчик еще, и его Эрнест туда же: «Смертью ведь торгуешь, морда». В издании 1989 года («Юр. лит.») не так. Эпизоды с 1-го по 3-й — аналогичны, а вот 4-й меняется: 4) С. 168–169: «"Меня зовут Креон. Я с Мальты… меня к вам направил господин Барбридж". [Кстати, арестованный позавчера. — М. И.] Так, думаю. Сволочь все-таки этот Барбридж. Ни жалости в нем нет, ничего. Вот сидит парнишка, смугленький, чистенький, красавчик, не брился, поди, еще ни разу и девку еще ни разу не целовал, а Барбриджу все равно. Не зря его Стервятником называют». 5) Кирилл умер. Деньги — Мальтийцу. 6) С. 170: Эрнест: «Это какой же Кирилл? Шелудивый, что ли? — Сам ты шелудивый, сволочь, — говорю я. — Из тысячи таких, как ты, одного Кирилла не сделать. Паскуда ты. Торгаш вонючий. Смертью ведь торгуешь, морда. Купил нас всех за зелененькие…» В этом варианте «взрыв» Рэдрика и направление этого «взрыва» не совсем мотивированы. Сама фраза «смертью ведь торгуешь» явно возникла из разговора с Креоном и переноса на него ситуации с Кириллом (как я уже подчеркивал выше). И вообще в варианте 1989 года с самого начала, и к месту и не к месту, уже выпирает Барбридж и подчеркивается его «порода». В 1984 году это было скрытей, не так напоказ. Ну и напоследок такой любопытный эпизод из конца 2-й главы варианта 1989 года. Рэдрик убежал от полиции и звонит по телефону Хрипатому. Тот в разговоре не исключает возможность прослушивания телефона: «Какой Шухарт… Ну и псих звонит… Обалдеть можно». А Рэдрик ему прямым текстом: «Фарфор лежит под телефонной будкой номер триста сорок семь, это в самом конце Горняцкой улицы, где заброшенная бензоколонка». Простодушный. А вот в 1984 — более реалистичная картина: с. 193: «Недалеко оттого места, где мы с вами в первый раз встретились, есть телефонная будка. Там она одна, не ошибетесь. Фарфор лежит под ней». Знаете, как-то больше похоже на осторожного сталкера. «Пустышка» — штука забавная, замысловатая. Я их сколько повидал и перетаскал, а все равно, как увижу — не могу, удивляюсь. Два медных кружка в мою ладонь и миллиметров пять толщиной, а между ними — ничего. То есть совсем ничего, пусто. Можно руку просунуть, можно даже голову, если ты совсем дурак, — пустота и пустота. И при всем при том что-то между ними все-таки есть, сила какая-то, как я понимаю. Чем-то они между собой связаны. Будто взяли стеклянную трубку, заткнули с обоих концов медными крышками, а потом труба куда-то пропала, да так ловко, что вроде бы и не пропадала совсем. Поставишь такую «пустышку» на попа — она тяжелая, сволочь, шесть с половиной кило, между прочим, — поставишь ее на попа, верхний кружок толкнешь — она падает, как, скажем, жестянка с апельсиновым соком, у которой только дно и крышка видны. Повалится, и вроде бы два колеса на одной оси, даже ось вроде бы мерещится, хотя, конечно, никакой оси на самом деле там нет. Обман зрения… Да, так вот, он с этими «пустышками» второй месяц канителится. У него их четыре штуки: было три, а позавчера четвертую притащили. Старик Барбридж нашел в Доме Без Крыши, патрули его накрыли, «пустышку» к нам, к Кириллу, а самого в кутузку. А что толку? Хоть их три, хоть четыре, хоть сто — все они одинаковые, и никогда в них никому ничего не понять. Но Кирилл все пытается. Есть у него гипотеза, будто это какие-то ловушки — то ли гидромагнитные, то ли гиромагнитные, толи просто магнитные — высокая физика, я этого ничего не понимаю. Ну, и в полном соответствии с этой гипотезой подвергает он «пустышки» разным воздействиям. Температурному, например, то есть накаляет их до полного обалдения. В электропечи. Или, скажем, химическому — обливает кислотами, кладет в газ под давлением. Под пресс тоже кладет, ток пропускает. В общем, много воздействий оказывает, но так пока ничего и не добился. Замучился только вконец. Он вообще смешной парень, Кирилл. Я этих ученых знаю, не первый год с ними вкалываю. Когда у них ничего не получается, они нехорошими делаются, грубить начинают, придираться, орут на тебя, как на холуя, так бы и дал по зубам. А Кирилл не такой. Он просто балдеет, глаза делаются, как у больной сучки, даже слезятся, что ему говоришь — не понимает, бродит по лаборатории, мебель роняет и всякую дрянь в рот сует: карандаш под руку попался — карандаш, пластилин попался — пластилин. Сунет и жует. И жалобно так спрашивает: «Почему же, — говорит, — обратно пропорционально, Рэд? Не может быть, — говорит, — обратно. Прямо должно быть…» Но когда уже по лестнице в лабораторию поднимался, меня вдруг осенило; и только я Кирилла увидел, как сразу ему сказал: — Что же это ты, — говорю, — треплешься? Не понимаешь, что ли, чем это для меня пахнет? Он нахмурился и весь напрягся. Сразу видно: ни черта не понимает, о чем речь идет. — Что случилось? — говорит. — О чем ты? — Ты кому о гараже говорил? — О гараже? Никому. А что? — Да так, ничего, — говорю. — Какие будут распоряжения? — Пойдем, прикинем маршрут, — говорит он. — Какой маршрут? Тут он, конечно, на меня вылупил глаза. — То есть как — какой? Маршрут по Зоне. — А что, — говорю, — в Зону сегодня идем разве? Тут он, видно, что-то сообразил. Взял меня за локоть, отвел к себе в кабинетик, усадил за свой стол, а сам примостился рядом на подоконнике. Закурили. Молчим. Потом он осторожно так спрашивает: — Что-нибудь случилось, Рэд? — Нет, — говорю, — ничего не случилось. Вчера в покер двадцать монет продул этому… Дику. Здорово играет, шельма. У меня, понимаешь, на руках «стрит»… — Подожди, — говорит он. — Ты что, раздумал? Ну, у меня терпенье лопнуло. Не могу я с ним в такие игрушки играть. — Да, — говорю, — раздумал. Трепло ты, — говорю. — Звонарь. Я тебе как человеку сказал, а ты раззвонился на весь город, уже до безопасности дошло… — Он на меня рукой замахал, но я все-таки закончил: — Я на таких условиях тебе не работник. Так и запомни, хотя вряд ли я тебе теперь когда-нибудь что-нибудь еще скажу. Выразил я ему все это и замолчал. И чуть позже диалог продолжился: — Слушай, Рэд, — говорит вдруг он. — А может быть, тебя совсем не из-за этого гаража на заметку взяли. Мало что у тебя было раньше! — Какая мне разница, — говорю. — Но я же не звонил. Этому ты веришь? — Верю, — соврал я, чтобы его успокоить. Но он не успокоился. Соскочил с подоконника, прошелся по своему кабинетику взад-вперед, а сам бормочет расстроенно: — Нет, брат, не веришь ты мне. А почему, собственно, не веришь? Зря ты мне не веришь. — По-моему, он не очень хорошо поживает, — говорит мальтиец. — Кряхтит все время и ноги растирает. — Ну и что? — говорю. Он на меня растерянно смотрит, но все еще улыбается. — Видите ли, господин Шухарт, я обратился к нему с одним предложением, а он направил меня к вам. Он сказал: как господин Шухарт решит, так и будет. Где-то справа, не далеко, но и не близко, где-то здесь же, на кладбище, был кто-то еще. Там прошуршала листва и вроде бы посыпалась земля, а потом с негромким стуком упало что-то тяжелое и твердое. Это не мог быть Барбридж. Барбридж лежал в ста шагах позади, за кладбищенской оградой, и он просто не смог бы приползти сюда, даже если бы очень захотел. И уж конечно, это не могли быть патрульные. Они бы не шуршали, они бы топали и гикали, подбадривая себя, они бы пинали ногами кресты и могильные камни, они бы размахивали ручными фонариками, они бы, наверное, палили бы в кусты из своих автоматов. Они бы просто не посмели войти в Зону. Ни за какие деньги, ни под какой угрозой. Это мог быть Мальтиец. Мальтиец очень набивался пойти с ними, целый вечер угощал, предлагал хороший залог, клялся, что достанет спецкостюм, а Барбридж, сидевший рядом с Мальтийцем, загородившись от него тяжелой морщинистой ладонью, яростно подмигивал Рэдрику: соглашайся, мол, не прогадаем и, может быть, поэтому Рэдрик сказал «нет». Конечно, Мальтиец мог бы выследить их, но совершенно невозможно было предположить, чтобы он сумел пройти тот путь, который прошли они, вернуться незамеченным вместе с ними сюда и вообще живым. Может быть, конечно, он все это время просидел здесь, на кладбище, дожидаясь их, чтобы встретить. Только зачем? Нет, вряд ли это был Мальтиец, Снова невдалеке посыпалась земля. Рэдрик осторожно, не поворачиваясь, пополз задом, прижимаясь к мокрой траве. Снова над головой прошел прожекторный луч. Рэдрик замер, следя за его бесшумным движением, и ему показалось, что между крестами сидит на могиле какой-то человек в черном. Сидит, не скрываясь, прислонившись спиной к мраморному обелиску, обернув в сторону Рэдрика белое лицо с темными ямами глаз. Рэдрик видел его на протяжении доли секунды, но и доли секунды хватило, чтобы понять: это не сталкер. И еще секунду спустя он понял — это не показалось. lt;…gt; Вот, например, что вы сделали с «ищейкой»? Великолепный аппарат, блестяще показал себя в геологоразведке, устойчивый, автономный… А вы гоняли его в совершенно ненормальных режимах, запалили механизм, как старую лошадь… — Напоили не вовремя и не задали овса, — заметил Валентин. — Конюх вы, Дик, а не промышленник! — Конюх, — задумчиво повторил Нунан. — Это уже лучше. Вот несколько лет назад здесь работал доктор Панов, вы его, наверное, знали, он потом погиб… Так вот, он полагал, что мое призвание — разводить крокодилов. — Я читал его работы, — сказал Валентин. — Очень серьезный и обстоятельный человек. На вашем месте я бы призадумался над его словами. — Хорошо. Поразмыслю на досуге… Вы мне лучше скажите, чем вчера кончился пробный запуск СК-3? — СК-3? — повторил Валентин, морща бледный лоб. — А… «Скоморох»! Ничего особенного. По маршруту прошел хорошо, принес несколько «браслетов» и какую-то пластинку неизвестного назначения… — Он помолчал. — И пряжку от подтяжек фирмы «Люкс». — А что за пластинка? — Сплав ванадия, пока трудно сказать точнее. Поведение нулевое. — Почему тогда СК его притащил? — Спросите у фирмы. Это уже по вашей части. Нунан постучал карандашиком по блокноту. — В конце концов, это же был пробный запуск, — проговорил он. — А может быть, пластинка разрядилась… Знаете, что я вам посоветую? Забросьте ее опять в Зону, а через денек-другой пошлите за ней «ищейку». Я помню, в позапрошлом году… — Где хозяин, дети мои? — спросил он. — У себя, — ответила Мадам. — И кажется, по обыкновению, не один… — Губит он себя, — сказал Ричард. — В ущерб здоровью и в ущерб заведению. Мадам, прошу приготовить мое любимое. Я скоро вернусь. Бесшумно ступая по толстому синтетическому ковру, он прошел по коридору мимо задернутых портьерами стойл — на стене возле каждого стойла красовалось изображение какого-нибудь цветка, — свернул в неприметный тупичок и без стука толкнул обшитую кожей дверь. Мосол Катюша действительно был не один. Он был до такой степени не один, что ничего не соображал и только всхрапывал и хрюкал, ничего не видя и не слыша, и первой заметила постороннего Жизель, хранящая профессиональное хладнокровие даже в такие минуты. — Солнышко, — сказала она Мослу. — К тебе господин Нунан. Мосол Катюша поднял на Ричарда налитые кровью глаза, медленно пришел в себя и вскочил, оттолкнув Жизель. Он еще всхрапывал и тяжело дышал, но с ним уже можно было иметь дело. Он пробормотал что-то насчет дождя и ревматизма, затем повернулся к растрепанной Жизели и сухо произнес: — Можете идти и учтите все, что я вам сказал. Нунан сел у стола и некоторое время молча рассматривал Мосла Катюшу. Мосол, деликатно отвернувшись, хлопотливо приводил себя в порядок. Жизель, подобрав свои тряпки, испарилась. — Закрой-ка дверь на ключ, голубчик, — сказал Нунан. Повесть «Пикник на обочине» издавалась и переиздавалась неоднократно — и в СССР, и за рубежом. Однако ни разу еще она не выходила в своем первозданном виде — без так называемой редакторской правки. Это издание — первое собственно авторское. Впервые эта наша повесть публикуется именно в том виде, в каком мы закончили ее в ноябре 1971 года. Авторы рады воспользоваться случаем, чтобы поблагодарить Юрия Флейшмана за помощь в подготовке «Пикника…» для этой книги. Рэдрик поднялся и, расстегивая ремень, сказал: — Облегчиться не собираешься? Смотри, потом негде будет и некогда… Он зашел за вагонетку, присел на насыпи и, покряхтывая, смотрел… lt;…gt; А Машина желаний, надо понимать, это пресловутый Золотой шар… Вы верите в Золотой шар, господин ученый? Валентин пожал плечами. — Я допускаю, что где-то в Зоне есть нечто округлое и золотистое. Я допускаю, что оно улавливает наши биотоки и способно выполнять простейшие желания — утолять голод, жажду… Современного бионика такие штучки не удивят… Но я не об этом… — Еще бы, — сказала она. — Всю руку тогда об него отбила. — Ах даже так? — Нунан сделал вид, что удивлен. — Ай да Гаррис! — Господи! — сказала Гута. — Да он мне проходу не давал! Я только одного боялась, как бы Рэд не узнал. В начале 80-х мы с АН самым серьезным образом обдумывали затею собрать, упорядочить и распространить хотя бы в Самиздате «Историю одной публикации» (или «Как это делается») — коллекцию подлинных документов (писем, рецензий, жалоб, заявлений, авторских воплей и стонов в письменном виде), касающихся истории прохождения в печати сборника «Неназначенные встречи», гвоздевой повестью которого стал «Пикник». БН даже начал в свое время систематическую работу по сортировке и подбору имеющихся материалов да забросил вскорости: дохлое это было дело, кропотливый, неблагодарный и бесперспективный труд, да и нескромность ощущалась какая-то во всей этой затее — кто мы, в конце концов, были такие, чтобы именно на своем примере иллюстрировать формы функционирования идеологической машины 70-х годов, — в особенности, на фоне судеб Солженицына, Владимова, Войновича и многих, многих других достойнейших из достойных. Затея была заброшена, но мы вновь вернулись к ней уже после начала перестройки, когда наступили новые и даже новейшие времена, когда возникла реальная возможность не просто пустить по рукам некое собрание материалов, но опубликовать его по всем правилам, с поучительными комментариями и ядовитыми характеристиками действующих лиц, многие из которых в те времена еще сохраняли свои посты и способны были влиять на литературные процессы. К работе подключились неутомимые «людены» — Вадим Казаков со товарищи. БН передал им все материалы, сборник был в значительной степени подготовлен, но довольно скоро выяснилось, что издать его реальной возможности нет — ни у кого не оказалось денег на подобное издание, которое вряд ли могло представлять коммерческий интерес. Кроме того, события неслись вскачь: путч, уход АН, распад Союза, демократическая, хоть и «бархатная», но несомненная революция — затея буквально на протяжении нескольких месяцев потеряла даже самую минимальную актуальность. На самом деле до «значительной степени» там было еще очень далеко. Да, составители «Истории» (Юрий Флейшман и я) успели тщательно продумать раскладку всех материалов будущей книги — что, как и почему разместить, что убрать или оставить, на какие главы разбить весь этот, с позволения сказать, роман в письмах, как эти главы назвать… А общее заглавие «История одного Одержания» нам предложил сам БНС. Но оставалась еще самая, пожалуй, интересная, но и самая трудоемкая часть работы — наши собственные комментарии, которые, по замыслу, должны были перемежать переписку Стругацких со всяческими инстанциями и друг с другом. Нам хотелось с точки зрения людей иного поколения сказать не только о времени издательских мытарств «Неназначенных встреч», но и о том, что было до и после. В «материалах дела», скажем, совсем ничего не говорилось о событиях, случившихся куда раньше, но серьезно повлиявших на судьбу книг Стругацких. Мы подобрали всякие дополнительные документы — уже по печатным материалам тех лет, ныне благополучно забытым. А начинался пролог нашей истории с 1966 года, с процесса Синявского и Даниэля, с первого примера того, как в новейшее время литераторов судили за фантастику…[25] Так вот, реально была написана вся преамбула (обо всем, что предшествовало началу работы над книгой), и — большей частью — первая из четырех частей, «Тормозной след», о начале противостояния, когда в редакции фантастики «Молодой гвардии» еще работали порядочные и знающие свое дело люди, но и они мало чем могли авторам помочь. Будущая публикация была анонсирована в любительской фэн-прессе, но к началу 90-х мы окончательно прочувствовали все прелести жизни в «эпоху перемен» и вскоре переключились на другие интересные дела. Одним из них было, например, создание группы «Людены». А работу над «Историей одного Одержания» пришлось отложить до лучших времен, которые — как знать? — вполне еще могут наступить. Первоначально я предвкушал, как расскажу здесь историю опубликования «Пикника», назову некогда ненавистные нам имена, вдоволь поиздеваюсь над трусами, дураками, доносчиками и подлецами, поражу воображение читателя нелепостью, идиотизмом и злобностью мира, из которого мы все родом — и буду при этом ироничен и назидателен, нарочито объективен и беспощаден, добродушен и язвителен одновременно. И вот теперь я сижу, гляжу на эти папки и понимаю, что я безнадежно опоздал и никому не нужен — ни с иронией своей, ни с великодушием, ни с перегоревшей своей ненавистью. Канули в прошлое некогда могущественные организации, владевшие почти неограниченным правом разрешать и вязать — канули в прошлое и забыты до такой степени, что пришлось бы скучно и занудно объяснять нынешнему читателю, кто есть кто, почему в отдел культуры ЦК жаловаться не имело смысла, а надобно было жаловаться именно в отдел печати и пропаганды, и кто такие были Альберт Андреевич Беляев, Петр Нилыч Демичев и Михаил Васильевич Зимянин, — а ведь это были тигры и даже слоны советской идеологической фауны, вершители судеб, «роководители» и «роконосцы»! Кто их помнит сегодня и кому интересны теперь те из них, кто еще пока числится среди живых? А что же тогда говорить о малых сих, — о визгливом сонме мелких чиновников от идеологии, об идеологических бесах, имя коим легион, вред от коих был неизмерим и неисчислим, злобность и гнусность коих требует (как любили писать в XIX веке) пера, более опытного, мощного и острого, нежели мое! Я даже упоминать их здесь не хочу — пусть сгинут в прошлом, как ночная нечисть, и навсегда… В издательство «Молодая Гвардия» от членов ССП А. Стругацкого, Б. Стругацкого Заявка Предлагаем Издательству опубликовать наш авторский сборник научно-фантастических произведений под общим названием «Неназначенные встречи» (название условное). Мы предполагаем включить в сборник три новых фантастических повести («Дело об убийстве», «Малыш», «Пикник на обочине»), объединенных общей темой: неожиданные встречи человека с представителями иного разума во Вселенной. Повесть «Дело об убийстве» (10 а. л.) была опубликована в №№ 9-11 журнала «Юность» за 1970 год в несколько сокращенном виде и под названием «Отель "У Погибшего Альпиниста"». Повесть «Малыш» (7 а. л.) была опубликована в журнале «Аврора» в 1971 году. Рукопись повести прилагается. Повесть «Пикник на обочине» (предположительно 8 а. л.) находится в стадии разработки. Содержание повести сводится к следующему. Один из сравнительно пустынных районов земного шара (Северная Канада или Центральная /Австралия) послужил местом временной стоянки трансгалактической экспедиции представителей иного разума. Очевидно, пришельцы не рассматривали Землю, как объект исследования. Возможно, они так и не заподозрили, что Земля обитаема разумными существами. Пробыв на нашей планете несколько месяцев, они исчезли также таинственно, как и появились. Район их временной стоянки, превратившийся в своего рода заповедник удивительных явлений и загадочных находок, делается объектом пристального внимания, как передовых ученых всего мира, так и нечистых политиканов и различных авантюристов, стремящихся использовать чудесные находки в своих корыстных целях. Рукопись сборника может быть представлена через 6 месяцев со дня заключения договора. Полный объем сборника 25 а. л. Уважаемый Аркадий Натанович! Высылаю Вам рукопись сборника Ваших фантастических повестей «Неназначенные встречи» вместе с рецензией Е. Брандиса. Мы уже говорили с Вами в редакции о каждой из предлагаемых в сборник повестей. В первой повести «Дело об убийстве» необходимо, на наш взгляд, поработать над концовкой. В представленном варианте объяснение всех событий в повести сводится к тому, что, мол, это Пришельцы, не искушенные в земных хитростях, попались на удочку гангстерам капиталистического государства, наделали глупостей и сбежали от всей этой путаницы в свой мир. Концовка после очень обстоятельного, увлекательного, полного забавных приключений рассказа выглядит случайной, сделанной наскоро. Будто авторы сначала сами увлеклись этой историей, потом она им поднадоела, и они поспешили как-нибудь закончить ее. Кроме того, есть кое-где в повести места пошловатые, двусмысленные — они отмечены на полях рукописи. Вторая повесть, «Малыш», очень интересна по идее. Подвиг советских ученых, их самоотверженность и верность коммунистическим идеалам в тяжком труде освоения далеких планет нарисована Вами в повести ярко, убедительно. Вам нужно только поработать над языком, отдельными эпизодами. В частности, нас смутила схожесть некоторых сцен повести с лемовским «Солярисом» (появление Малыша, фантомы). И тут тоже, пожалуй, стоит подумать о более четкой концовке. «Пикник на обочине» — повесть о зарубежном герое, работяге, подверженном всем влияниям капиталистического мира, и котором он родился и существует. Но вот он встретился и какое-то время поработал с советским ученым, поверил в его идеалы и пережил трагедию его гибели. История перерождения этого человека, его превращения в активного противника капиталистических порядков составляет содержание повести. Контрпропагандистская направленность этой повести выражена четко. Требуется почистить ее язык от жаргонных словечек, нам кажется несколько растянутым начало повести, лишним эпизод с Рэдриком Шухартом, когда он отказывается от посещения — законного — зоны, потому что полицейский напомнил ему о прежних его «подвигах» на этом поприще. Кроме того, Вам придется восстановить первую часть рукописи, так как мы использовали ее для 25-го тома Библиотеки современной фантастики. Просим также учесть замечания, высказанные в рецензии Е. Брандиса. В конце января 1973 года надеюсь встретиться с Вами для дальнейшей совместной работы над рукописью. С уважением Б. Клюева Уважаемые Аркадий Натанович и Борис Натанович! Ваша рукопись «Неназначенные встречи» прочитана в редакции, получила положительные рецензии. Часть повести «Пикник на обочине» публикуется, как вы знаете, в томе 25 БСФ. Редакция готова вплотную приступить к подготовке всей рукописи для сдачи в набор. Идейный и художественный уровень произведений, составляющих сборник «Несостоявшиеся встречи», достаточно высок. Тема контактов с иными цивилизациями решена по-новому, ярко. Но есть ряд замечаний у редакции и рецензентов, которые требуют еще непосредственно авторской работы над рукописью. В повести «Дело об убийстве», помимо увлекательного, детективного сюжета, есть еще и серьезная проблема — принципиальная несовместимость научно-технического прогресса (пришельцы) с узостью буржуазного сознания, с мещанским «здравым смыслом» (П. Глебски). Это интересно и, в общем-то, мастерски раскрывается в повести, но по прочтении ее все же остаются недоуменные вопросы. Например, какие были истинные намерения пришельцев и почему они оказались среди гангстеров, их активными помощниками? Ведь если они настолько хорошо изучили людей, что сумели повторить их в своих роботах, в общественных связях землян, они тем паче должны были разобраться, прежде чем начинать рискованный эксперимент? И второе, гангстерам в повести противопоставлены честные, умные люди. Это прежде всего Симонэ. Он в повести, пожалуй, единственный, кто более или менее достоин представлять лучшую часть человечества. Но «шалун Симонэ», скабрезный приставала начала повести, не вяжется с тем же Симонэ, положившим жизнь на поиски контактов с пришельцами. Не веришь в серьезность его действий и в конце повести: суета получается, а не деятельность. И наконец, финал повести. Он скомкан, ему можно было бы, как отмечает в своей рецензии Е. Брандис, «придать большую политическую остроту». Лучшей вещью сборника, на наш взгляд, является «Пикник на обочине». Это серьезный шаг вперед в вашем творчестве. Но и в нем есть вещи, которые коробят при чтении. Например, нужны ли покойники, которые возвращаются в свои семьи? Они, как говорится, «не стреляют» в повести, они не эстетичны. Не лучше ли их убрать совсем? Пессимистичен конец повести. Вопль Артура, повторенный Шухартом («счастья для всех!..») звучит как вопль отчаявшегося человечества. Для Шухарта это естественно: он — дитя, пусть даже отверженное, хармонтского общества. Но ведь есть вы, авторы, есть ваше отношение к этому, а в повести его нет. Неужели и вы, как Шухарт, уповаете на Золотой Шар, на Чудо, которое решит проблему «счастья для всех»? Очень важной для сборника представляется нам повесть «Малыш». В отличие от двух предыдущих, в ней действуют советские люди. Коммунистическая мораль определяет их поступки. И проблему контактов с иной цивилизацией вы решаете здесь с гуманистических позиций. И вот на фоне этих, чисто человеческих отношений лишними кажутся Странники, есть в них что-то мистическое, чуждое духу всей повести. Теперь несколько слов о языке повестей: на наш взгляд, следует сильно почистить его от жаргонных, грубых слов, ругательств — сохранить их только там, где это необходимо для характеристики героя, для эмоционального настроя — но именно необходимо! Много замечаний вы найдете в рукописи, посмотрите их, поищите и сами возможности очистить язык сборника от этого, как нам кажется, мусора. Повести станут сильнее, цельнее от такой доработки. А в общем, хочется еще раз сказать: получился хороший фантастический, очень цельный сборник. С искренним уважением С. Жемайтис Уважаемый Сергей Георгиевич! Мы внимательно изучили Ваше содержательное письмо и рассмотрели все предлагаемые редакцией замечания и поправки. Теперь, когда мы закончили работу над рукописью в соответствии с этими замечаниями и поправками, нам хотелось бы подвести некоторые итоги. 1. По повести «Дело об убийстве». Нам показались вполне оправданными недоуменные вопросы редакции относительно предыстории взаимоотношений пришельцев с гангстерами. Поэтому мы пошли на существенную переработку сюжета в этой части и ввели все необходимые разъяснения, исчерпав, как нам кажется — полностью, круг упомянутых недоуменных вопросов. «Шалун» Симонэ, образ которого представляется редакции излишне противоречивым, имеет совершенно реальный прообраз, списан, как говорится, с натуры. Нам вообще представляется чрезвычайно характерным для нашего времени разительный контраст между манерами и поведением человека (особенно научного работника), когда он отдыхает, и его ролью в жизни общества, когда он выступает в своем профессиональном качестве. Научная работа требует такого напряжения всех душевных сил, что на отдыхе научный работник вольно или невольно ведет себя так, чтобы по возможности эффективнее релаксироваться — бесится, так сказать. Отсюда странные и нелепые хобби, смертоубийственные альпинистские подъемы, чрезмерное увлечение спиртным, играми, женщинами. Такова жизнь, и ничего антисоциального здесь нет, как нет ничего антисоциального в естественных отправлениях. Мы попытались, конечно, в какой-то мере пойти навстречу пожеланиям редакции в этом вопросе, произвели ряд исправлений, ввели диалог на страницу, но при этом мы неуклонно руководствовались жизненной правдой и вышеизложенными соображениями. Нам же лично представляется весьма ценным в художественном отношении описанные у нас обстоятельства превращения беспечного шалуна и волокиты в истинного ученого — активного гражданина Земли. Относительно финала повести. Как мы поняли, речь идет о последней главе. Мы никак не можем согласиться, что финал скомкан. Он тщательно подготавливался всем ходом повествования и является совершенно закономерным результатом колебаний и сомнений главного героя. Обычно, когда говорят о скомканности, имеют в виду нарушение внутреннего временного темпа повествования. Ничего подобного в финале нашей повести нет. Темп времени остается постоянным на протяжении всей повести: шестьдесят минут начала повести в точности соответствуют шестидесяти минутам конца повести. Другое дело, что события повести занимают три-четыре часа, но такова наша сюжетная установка: нет у инспектора Глебски времени спокойно поразмыслить и принять глубоко обоснованное решение. Он вынужден подчиняться своим социальным инстинктам, а эти инстинкты у него мещанские, буржуазные. В этом, собственно, и состоит та политическая острота повести, на недостаток которой сетует в своей рецензии Е. Брандис. Нам кажется, что политической остроты в нашей повести вполне достаточно. Она насквозь политическая, ибо нет, на наш взгляд, более важной задачи для советского писателя, чем разоблачение узости буржуазного мировоззрения и буржуазной системы социальных инстинктов. 2. По повести «Пикник на обочине». Нам представляется, что редакция не права, утверждая, будто «ожившие покойники» не «стреляют» в повести. Не будем говорить о том, что эти «покойники» являются элементом общего фона повествования. Обратим Ваше внимание на другое. Главным в повести является, как очевидно, образ Рэдрика Шухарта. По нашему замыслу в его жизни, как в фокусе, сосредотачивается все самое страшное, что творится в Хармонте. Возвращение в семью давным-давно умершего отца — это новый жестокий удар, нанесенный Рэдрику «равнодушным хаосом», один их тех ударов, которые определяют его дальнейшую судьбу. Ведь именно ужас, поселившийся в его семье, толкает его на страшную жестокость в финале. С другой стороны, отношение Рэдрика к «живому покойнику» разве мало характеризует его как человека и как сына, разве не добавляет новой важной грани в его образ? Уберите вернувшегося отца, и как сразу все упростится, сделается плоским и тривиальным! Вместо отчаявшегося, загнанного в угол человека, в финале появится заурядный грязный авантюрист типа Стервятника Барбриджа, а образ Рэдрика, признаваемый многими, как один из самых сложных и удачных в нашем творчестве, существенно обеднится и потеряет большую частицу теплоты и обаяния. Поэтому мы настоятельно просим редакцию пересмотреть свою идею «убрать покойников совсем». Иное дело — эстетика самого элемента. Здесь мы не можем не признать определенной справедливости замечания. Поэтому мы произвели значительную чистку всех эпизодов, где появляются «живые покойники», а в третьей главе сочли даже необходимым разъяснить, что «покойники» это собственно и не покойники вовсе, а муляжи людей, синтезированные в соответствии с той непостижимой программой, по которой живет и функционирует Зона. Относительно пессимистичности конца повести. Нам хотелось бы лишний раз подчеркнуть, что повесть «Пикник на обочине» — это повесть о достаточно рядовом гражданине капиталистического государства, рассказ о человеке, энергичном и по-своему самобытном, судьба которого, и без того незавидная, неимоверно осложнилась обстоятельствами космического масштаба (научно-техническая революция). Это — ПО НЕОБХОДИМОСТИ горькая история человека, который терпит сокрушительное поражение в тот момент, когда судьба делает его как бы представителем человечества. Это трагедия человека, которого не научили думать в мире «равнодушного хаоса», и поэтому в решительный момент он хватается за первые попавшиеся импонирующие ему слова, потому что собственных слов у него нет. Вот почему вопрос о пессимизме и об авторском отношении к Золотому Шару здесь просто не стоит. Конец повести не может быть ни более оптимистичным, ни менее пессимистичным. Он может быть только таким, какой он есть. Повесть, как нам кажется, следует либо не принимать совсем, либо приниматься только с этим неизбежным финалом. 3. О повести «Малыш». Нас очень удивило, что, по мнению редакции, в Странниках есть нечто мистическое. Странники — гипотетическая сверхцивилизация Галактики — проходят в качестве элемента общего фона через все наши произведения, посвященные коммунистическому будущему («Попытка к бегству», «Полдень, XXII век» и др.). В некоторых произведениях они играли существенную сюжетную роль, в других они как бы символизировали огромную непознанную тайну Космоса. (Между прочим, авторы сейчас планируют давно задуманную повесть, в которой Горбовский наконец находит Странников и встречается с ними.) В «Малыше» Странники выступают как фундаментальное звено сюжетной цепи. Если бы не было Странников, земляне еще долго не смогли бы разобраться в ситуации на планете. Если бы не было Странников, не было бы их охранительного спутника; если бы не было их охранительного спутника, не потерпел бы крушения «Пилигрим»; не потерпел бы крушения «Пилигрим» — не остался бы сиротой годовалый младенец и не появился бы Малыш, и не было бы повести. Авторы недоумевают, почему в космической повести, посвященной приключениям на другой планете, спутник Странников выглядит более мистическим, более чуждым по духу всей повести, нежели космические корабли и искусственные спутники землян и вообще весь проект «Ковчег». По мнению авторов здесь имеет место какое-то недоразумение. 4. О стилистике и языке рукописи в целом. Следуя рекомендациям редакции авторы провели большую работу по стилистической и языковой правке рукописи. По повестям «Дело об убийстве» и «Пикник на обочине» авторы в соответствии с замечаниями редакции произвели 170 исправлений. Что касается тех редакционных замечаний, которые остались неучтенными, то они в подавляющем большинстве являются, как нам кажется, следствием чистого недоразумения. Особенно это касается многочисленных замечаний по третьей главе «Пикника на обочине». Повесть «Малыш» к настоящему времени издана уже дважды — один раз в журнале «Аврора», второй раз в сборнике Лендетгиза «Талисман». Оба эти издания стереотипны и полностью повторяют авторский текст повести. В этих условиях авторам представляется нецелесообразным делать в тексте какие бы то ни было исправления, тем более что большинство редакционных замечаний имеют, по мнению авторов, чисто вкусовой характер. Мы очень благодарны редакции за благожелательное отношение к нашему сборнику в целом. Мы выражаем надежду, что проделанная работа (на нее ушло немало труда и времени) удовлетворит редакцию. Мы хотели бы надеяться также, что теперь нет никаких причин, мешающих Издательству вступить наконец с авторами в договорные отношения. С искренним уважением А. Стругацкий Б. Стругацкий Уважаемые Аркадий Натанович и Борис Натанович! Охотно разделяем ваш оптимизм в отношении продвижения дел со сборником «Неназначенные встречи». Как видите, редакция фантастики готова вновь самым внимательным образом его рассмотреть. В результате сделан существенный шаг вперед. Однако работу над сборником, по нашему глубокому убеждению, нельзя считать законченной. И вот почему. У редакции имеется ряд весьма существенных замечаний, которые требуют еще непосредственно авторской работы над рукописью. Сначала о повестях «Малыш» и «Трудно быть богом». Считаем необходимым почистить их от рассуждений об обреченности рода человеческого, о расовой неполноценности, о необходимости для людей посмотреть на себя «извне, чужими глазами, совсем чужими», о т. н. «галактическом человеке» и его неизвестных идеалах, о том, что «не бывает так, чтобы существовала сложная, мудрая, многоопытная жизнь и не кишела вокруг нее жизнь попроще и поглупее», о том, что «тот, кто счастлив, ничего не ищет» (стр. 74, 86, 87). Устами главного героя повести «Малыш» вы заявляете: «Уйду в школу и буду учить ребят, чтобы они все время хватали за руку всех этих фанатиков абстрактных идей и дураков, которые им подпевают» (стр. 159). Герои повести «Трудно быть богом» с ужасом ловят себя на мысли, что любили не человека, а только «коммунара» и патетически восклицают: «Да полно, люди ли это!» (стр. 43). Все это не лишено тенденциозной двусмысленности по отношению к сегодняшнему дню. Наиболее серьезные и принципиальные возражения вызывает повесть «Пикник на обочине», которую редакция не смогла пока еще принять к одобрению. Есть в ней вещи, от которых коробит при чтении. Например, нужны ли покойники, которые возвращаются в свои семьи? Они, как говорится, «не стреляют» в повести, они не эстетичны. Не лучше ли их убрать совсем? Очень пессимистичен конец повести. Вопль «счастья для всех, даром!» звучит как вопль отчаявшегося человечества. Для Шухарта это естественно. Но ведь есть еще авторы, есть авторское отношение к этому, а в повести его нет. Неужели и авторы, как Шухарт, уповают на Золотой Шар, на чудо, которое решит проблему «счастья для всех»? В итоге получается, что авторы как бы отказывают читателю в надежде, что будущее на земле принадлежит тем, кто продолжит героические усилия народов, строящих социализм, прогрессивных сил, борющихся за воплощение идеалов мира, социальной справедливости и прогресса. По нашему мнению, повесть написана в стиле, характерном для современной и отнюдь не прогрессивной западной фантастики, рассчитанной, как известно, на самый нетребовательный вкус. Концепция положительного героя расплывчата. Единственный, кто без экивоков может претендовать на эту роль — некий «русский Кирилл Панов», на которого у вас, к сожалению, ушло всего лишь несколько страниц. Слово советский в повести не употреблено, хотя и встречаются определения типа: «Откуда у него деньги, у иностранного специалиста, да еще у русского?» (стр. 10). Предполагается, видимо, что СССР существует, но намек этот очень двусмыслен. Ученый Пильман, будучи пьяным, негодует на чересчур свободные нравы общества, в котором он живет и ссылается при этом на «порядок у русских». Теперь о языке сборника «Неназначенные встречи». Мы понимаем ваше стремление раскрепостить язык фантастики, сделать его максимально живым. Однако считаем, что здесь нужна мера. Вы же ориентируетесь главным образом на просторечие, широко используя вульгарную и жаргонную лексику. Тексты повестей сборника насыщены такими словами, как «паскуда», «сволочь», «морда», «гад», «олух» и т. д. Неумеренное употребление их приводит к обратному эффекту: количество перерастает в плохое качество языка. Общая ориентация не наживой русский язык, а на вульгарно-просторечный в итоге превращается в почти произвольную мещанскую болтовню, или, просто «трёп». А это, в свою очередь, приводит к тому, что авторский голос сливается с голосом действующего лица. Такое перевоплощение в своих героев постоянно ведет к литературной человековедческой неудаче. Очень надеемся, что вы правильно поймете требования редакции. Пожалуйста, посмотрите еще раз рукопись, поищите и сами возможности исправить ее в соответствии с пожеланиями редакции. Рукопись возвращаем вместе с письмом. С искренним уважением Заведующий редакцией фантастики Ю. Медведев Редактор Д. Зиберов Уважаемый Юрий Михайлович! Итак, наш труд окончен. Нам хотелось бы обратить Ваше внимание на следующие обстоятельства: 1. Повесть «Трудно быть богом» выходила в СССР дважды, общим тиражом более 300 тысяч экземпляров. Она получила обширную положительную прессу и, как показали социологические опросы и многочисленные письма читателей, была признана лучшей советской научно-фантастической повестью последних лет. Они издана на ряде языков народов СССР, а также во всех без исключения европейских странах социализма. Повесть «Малыш», если учитывать журнальную публикацию, выходила трижды общим тиражом также более 300 тысяч экземпляров. Она тоже получила положительные отклики и в печати, и среди читателей фантастики. Переводы этой повести уже появились в ГДР, ПНР и ЧССР. За время изданий и переизданий указанных повестей тексты их НИКОГДА и НИКАК не исправлялись, они полностью аутентичны оригинальным рукописям. В этой ситуации требования Вашей редакции о какой-то правке, замечания относительно некой таинственной «тенденциозной двусмысленности» выглядят попросту странными. Тем не менее, идя навстречу пожеланиям редакции и стремясь поскорее завершить ненормально затянувшуюся (не по нашей вине!) историю с изданием этого сборника, мы решили закрыть глаза на явную (простите за резкость) БЕССМЫСЛЕННОСТЬ предлагаемых редакцией поправок и поправки эти учли — тем более, что они, к счастью, никак не влияют ни на развитие сюжета, ни на идейное содержание упомянутых повестей. Смотрите указанные в редакционном письме стр. 74, 86,87, 159 повести «Малыш» и стр. 43 повести «Трудно быть богом». 2. Теперь о «Пикнике». Повесть «Пикник на обочине» рассказывает о судьбе простого «маленького» человека в мире, где торжествуют принципы капиталистической морали: «Каждый — сам за себя, один бог за всех», «Все продается и покупается», «Человек человеку — волк». Это рассказ о том, как человек изначально неплохой, энергичный, неглупый, по-своему честный и порядочный, хороший семьянин, человек с душой, открытой восприятию верных социальных идей социализма и коммунизма, — как такой человек в условиях капиталистической действительности, осложненных вдобавок последствиями нежданного-негаданного посещения пришельцев, превращается в одинокого волка — без морали, без духовных ценностей, без будущего. Он бесконечно одинок, Рэдрик Шухарт, одинок так, как может быть одинок человек в мире частной инициативы. У него нет любимого дела. У него нет друзей — он остался без друзей, потеряв единственного человека, который по-настоящему импонировал ему и был способен открыть ему какие-то иные горизонты, кроме душного мира «зелененьких». Он утратил всякую перспективу, ибо жизнь его после гибели Кирилла Панова превращается в сплошную беспощадную борьбу за существование. Он, наконец, теряет последнее, за что еще цеплялся — семью, ибо семью у него отбирает равнодушно-жестокая Зона. И вот в самый последний момент, когда он осознает, что судьба бросила ему в руки орудие (как ему кажется) невиданной силы — Золотой шар — орудие, с помощью которого (как ему кажется!) можно было бы изменить весь мир, — в этот страшный момент он вдруг с ужасом и отчаянием обнаруживает, что проклятый мир «свободы возможностей», мир его детства, юности, зрелости, не только лишил его счастья, детей, будущего — этот мир выжег его мозг, НЕ ДАЛ ЕМУ НАУЧИТЬСЯ ДУМАТЬ! Ему кажется, что он может все. Но он не знает, не понимает, не способен решить, ЧТО ЖЕ ИМЕННО надо менять в этом мире. Он знает, ЧТО должно быть уничтожено, но он не способен понять, ЧЕМ все это должно заменить. Он — продукт своего мира, ему непонятно и недоступно то, что в нашей стране, например, ясно каждому школьнику, — вот почему ему остается только повторять наивные, детские, привлекательно звучащие, но совершенно бессодержательные слова мальчишки-колледжера, идеалиста и стихийного бунтаря, им же, Рэдриком Шухартом, беспощадно уничтоженного. «Пикник на обочине» выполняет, на наш взгляд, чрезвычайно важную идеологическую задачу: показать конкретно, в художественных образах, как буржуазная идеология, капиталистический образ жизни ежедневно и ежечасно пожирают души и мозг людей. И в этом плане Шухарт — не отрицательный герой и, конечно уж, не положительный герой — он жертва этой идеологии, жертва мира, в котором ему довелось родиться. Далее. Вы совершенно не правы, когда пишете, что «покойники» «не стреляют в повести». Не говоря уж о том, что они — важный элемент мозаики, составляющий общий фон событий, они вдобавок играют еще и большую роль как в развитии сюжета, так и в прорисовке характера центральной фигуры повести, Рэдрика Шухарта. Вернувшийся в свой дом старик Шухарт, чудовищный муляж человека, созданный Зоной, не только помогает обнаружить совершенно новые и неожиданные черты характера молодого Шухарта (сыновью нежность, преданность, любовь), но и создает последний, весьма важный сюжетный поворот. Именно в результате этого возвращения Рэдрик понимает в конце концов, что рушится последняя его опора — семья — и помочь ему, Рэдрику, может теперь только чудо. И именно за чудом он, прожженный скептик, не верящий ни в бога, ни в черта, отправляется в Зону в последний раз в жизни. Исходя из упомянутого выше стремления поскорее завершить подготовку сборника к печати, мы готовы пойти на целый ряд уступок редакции, хотя не видим абсолютно никакой внутренней необходимости в предлагаемых редакцией поправок. Мы сводим до необходимого минимума упоминания о «покойниках», убираем все, что редакция может счесть «не эстетичным». Одновременно мы производим чистку лексики и делаем кое-какие сокращения. Смотрите с. 8, 10, 15, 18, 19, 21, 26, 30, 312, 319, 322, 323, 339, 343, 358, 361, 362,363,364, 368, 369, 370, 375,376, 380, 383, 385, 386, 388, 391, 396, 397, 398, 399, 400, 402, 404, 411, 416 рукописи. С уважением А. Стругацкий Б. Стругацкий Уважаемые Аркадий Натанович и Борис Натанович! Несмотря на известные сложности, редакция «Фантастики, приключений и путешествий» все же не оставляет надежды на скорейший выпуск сборника Ваших научно-фантастических произведений «Неназначенные встречи». Тем более что две из предложенных Вами повестей — «Малыш» и «Трудно быть богом» уже одобрены редакцией и речь идет по существу о снятии некоторых, притом весьма немногих, вопросов по повести «Пикник на обочине». Думается, что имеет смысл вкратце напомнить Вам суть наших аргументов, изложенных в предыдущих письмах. Прежде всего смущают отдельные штрихи и черты образа единственного положительного героя повести — Кирилла Панова. Он никак не походит на представителя СССР за рубежом. Судите сами. Он целиком на поводу у вора, пропойцы и убийцы — Шухарта, и более того, он платит последние крупные деньги за воровски вынесенный из Зоны «хабар» — диковинные устройства, оставленные на Земле некоей цивилизацией. Тем самым образ советского ученого низводится до уровня заурядного международного мошенника, нарушающего законы и страны пребывания и своей собственной Родины. Согласитесь, что делу формирования идей интернационализма у молодого советского читателя может быть нанесен определенный ущерб столь вольной трактовкой вполне однозначных поступков и ситуаций. В отношении «покойников», воскресающих на Земле. Они в повести, как говорится, «не стреляют» и, добавим, наводят на мистические ассоциации. На наш взгляд, «покойников» следует вообще убрать — они никак не прорисовывают образ главного героя и не «работают» на сюжет. Насколько мы понимаем, Ваши главные возражения связаны с пожеланием редакции изменить финал повести, когда, только что предательски убивший своего напарника, Шухарт кричит мистическому Золотому Шару — псевдомашине для исполнения желаний: «Счастья для всех даром и пусть никто не уйдет обиженным!» Для Вас, как Вы неоднократно подчеркивали, это и есть суть повести. Между тем, у молодого советского читателя по прочтению этой фразы может невольно возникнуть вопрос: «Что значит «всем даром»? Значит, без борьбы? Кому? Господам капиталистам, эксплуататорам или, например, расистам из Южной Африки, на Ближнем Востоке, чилийским «гориллам»?[26] И таким же насильникам и убийцам, как сам Шухарт? И всем другим отрицательным героям повести?» Вот и выходит, что на уроках в наших советских школах учат, что общество исторически развивалось и развивается по законам классовой борьбы, а в повести «Пикник на обочине» советские (а не западные, буржуазные!) авторы утверждают устами своего героя совсем другое… Понимая, что снятие поставленных выше вопросов по «Пикнику на обочине» требует известного времени и сил, редакция просит вас рассмотреть возможность замены этой повести другим Вашим произведением в соответствии с договорным объемом. В этом случае могли бы быть сняты и все финансовые вопросы авторов. Это, разумеется, не исключает возможности издания в будущем «Пикника на обочине». Редакция глубоко сожалеет, уважаемые Аркадий Натанович и Борис Натанович, что до сих пор мы не смогли с Вами найти пути к скорейшему изданию Вашего сборника и просит Вас ответить по существу наших возражений и предложений. С искренним уважением Заведующий редакцией «Фантастики, приключений и путешествий» Ю. Медведев Редактор Д. Зиберов Уважаемый Аркадий Натанович! Прежде всего прошу меня извинить за некоторую задержку с присылкой замечаний по рукописи «Пикник на обочине». Задержка вызвана длительным академическим отпуском старшего редактора Д. Зиберова, моей болезнью, а также занятостью в связи с известной Вам встречей в ЦДЛ 23 ноября 1976 г. Как Вы, очевидно, помните, при обсуждении дальнейшей работы над рукописью, состоявшемся 22.1.1976 г. у главного редактора издательства Синельникова В. М., Вы любезно согласились внести определенные коррективы в рукопись. Редакция еще раз самым внимательным образом перечитала рукопись, ее отрецензировал член редсовета нашего издательства писатель-фантаст А. П. Казанцев (копию рецензии прилагаем). По мнению редакции, перед сдачей окончательного варианта рукописи авторам следует: — четче сказать, что Кирилл Панов не просто русский, но и советский специалист; — дать более подробное обоснование появлению «покойников»; — заменить в тексте понятие «эмиграция» на «миграция», «переезд», «переселение», соответственно переименовать и «Бюро эмиграции»; — переименовать Хармонт, Хармонтское радио, изменить прозвище «Катюша Мосол»; — смягчить могущие вызвать двусмысленное толкование акценты темы «Зоны» (понятие «Зона», равно как и «железный занавес» используется западной пропагандой в идеологической борьбе против СССР, стран социалистического содружества); — несколько смягчить эпизоды драк, пьянства и сопровождающие эти сцены диалоги; — дать более четкое обоснование феномену Золотого шара в целях снятия налета мистицизма. Помимо этих редакционных замечаний просим учесть указание ЦК ВЛКСМ: «при окончательной доработке рукописи обратить внимание на необходимость устранения чрезмерной перегруженности языка этой повести вульгаризмами и жаргонной лексикой». Не конкретизируя это указание, редакция надеется, что Вы, уважаемый Аркадий Натанович, вместе с Борисом Натановичем, будучи опытными писателями-фантастами, сами изыщете пути для облегчения повести от вульгаризмов и жаргонной лексики. Работу над окончательным вариантом просим вести по второму экземпляру, находящемуся у Вас. Первый экземпляр в настоящее время передан художнику Р. Авотину, иллюстрирующему сборник «Неназначенные встречи». Выход сборника запланирован на текущий год, поэтому редакция заинтересована в скорейшей сдаче рукописи в набор. С глубоким уважением и надеждой на плодотворное сотрудничество Зав. редакцией фантастики, приключений и путешествий Ю. М. Медведев Тов. Медведев! Письмо Ваше получил с задержкой на неделю, так как не был в Москве. По существу дела имею сообщить следующее. Во-первых, мы не имеем возможности вести работу над окончательным вариантом по второму экземпляру, ибо второй экземпляр уже несколько лет находится в Вашем издательстве, будучи сдан на иллюстрацию (иллюстрации уже были сделаны, в чем Вы легко убедитесь, запросив художественную редакцию). Впрочем, по второму экземпляру вести работу все равно было бы нельзя, ибо вся сумма в сотню исправлений (в частности, вульгаризмов и жаргонной лексики), сделанных по требованию как предыдущего, так и нынешнего состава редакции, вносилась в первый экземпляр, тот самый, который, по Вашим словам, находится сейчас у художника Авотина. Единственный возможный выход: взять у Авотина рукопись на неделю и переслать мне. Во-вторых, по поводу новых поправок, предлагаемых редакцией. 1. Во всем мире вот уже более полустолетия понятие «русский» ассоциируется с понятием «советский». Но если редакция настаивает, то «четче сказать, что Кирилл Панов не просто русский, но и советский специалист» труда для нас, конечно, не составит. 2. Обоснование появлению «покойников» проведено в рукописи и по журнальному варианту с достаточными подробностями. Разработка дальнейших подробностей выведет повесть за рамки художественной литературы. 3. Охотно согласны заменить везде в повести термин «эмиграция» на термин «переселение». 4. Охотно переименуем выдуманное название «Хармонт» на любое столь же выдуманное, напр. «Мармонт», а прозвище «Мосол Катюша» хотя бы на «Мосол Лизавета», «Мосол Абраша», «Мосол Абдурахман» и так далее. 5. Относительно требования «смягчить могущие вызвать двусмысленное толкование акценты темы "Зоны"». Признаться, я не понял этой причудливой фразы. Акценты, которые могут вызвать двусмысленное толкование… да еще акценты темы… Для меня это слишком сложно, прошу пояснений. Что же касается использования понятия «Зона» западной пропагандой, то это соображение тоже представляется странным. Любому человеку видна разница между понятиями «железный занавес» и «зона», как и разница в их словоупотреблении. На наш взгляд слово «Зона» вполне уместно (и точно) для обозначения области, где высаживались неведомые Пришельцы и которую они, Пришельцы, вольно или невольно превратили в западню и приманку для человечества. 6. Непонятно мне и требование «несколько смягчить эпизоды драк, пьянства и сопровождающие эти сцены диалоги». Что это значит: несколько смягчить? Мир, который мы описываем, это очень жестокий мир, где «человек человеку волк», он погряз в драках, в пьянстве и прочих безобразиях. Мы сетуем, что у нас воображения недостает, чтобы показать его во всем безобразии, а Вы предлагаете «несколько смягчить». Впрочем, укажите конкретно, что именно по Вашему мнению следует смягчить, тогда можно будет и говорить конкретно. 7. Четкое обоснование феномену Золотого Шара мы — увы! — дать не в силах. Мы не являемся представителями сверхцивилизации. Мы — писатели, и мы ставили перед собой вполне определенную писательскую задачу: показать столкновение с чудом несчастного, преступного, исковерканного проклятой капиталистической действительностью человечка. И при чем здесь мистицизм? В Золотом Шаре не больше мистицизма, чем в «Яблоке» Уэллса или в человеке-саде Геннадия Гора. Это не говоря уже о том, что «мистические свойства» Золотого Шара — вообще легенда, ничем в повести не подтвержденная. Теперь об указании ЦК ВЛКСМ — о пресловутых вульгаризмах и жаргонной лексике. Я по-прежнему убежден, что это указание ЦК ВЛКСМ дал по прочтении рукописи ДО внесения в нее правки по указаниям редакции. Во всяком случае, я по-прежнему настаиваю на конкретных замечаниях редакции по этим вопросам. Для нас, авторов, правка доведена до предела, за которым начнется уже искажение образной системы повести. Итак, в ожидании рукописи и конкретных замечаний. А. Стругацкий Уважаемый Аркадий Натанович! Главный редактор нашего издательства, Синельников В. М., к сожалению, длительное время болел, что и явилось, в основном, причиной некоторой задержки с ответом. По согласованию с Главной редакцией и Дирекцией редакция фантастики рассмотрела представленную Вами 25 апреля с. г. рукопись повести «Пикник на обочине». В своем письме от 23 мая с. г. Вы сообщаете, что внесли в повесть все поправки и исправления, обусловленные во время известной встречи в издательстве 23 ноября 1976 года. К сожалению, эта информация не совсем точна. Вами остались неучтенными следующие замечания: — дать четкое логичное, более или менее понятное обоснование появлению муляжей-«покойников». Кстати, это замечание сделано за период рассмотрения рукописи всеми компетентными рецензентами и не раз отмечалось в письмах и редакционных замечаниях редакции фантастики; — несколько сократить и смягчить многочисленные эпизоды драк, пьянства и сопровождающие эти эпизоды диалоги; — дать научное обоснование феномена Золотого шара в целях снятия налета мистицизма. Кроме того в письме редакции фантастики от 3 февраля с. г. Вам предлагалось учесть пожелание ЦК ВЛКСМ «при окончательной доработке рукописи обратить внимание на необходимость устранения чрезмерной перегруженности языка этой повести вульгаризмами и жаргонной лексикой». Не конкретизируя это указание, редакция выразила надежду, «что вы, уважаемый Аркадий Натанович, вместе с Борисом Натановичем, будучи опытными писателями-фантастами, сами изыщете пути для облегчения повести от вульгаризмов и жаргонной лексики». Однако, Вы не сочли возможным выполнить пожелание ЦК ВЛКСМ, ссылаясь на то, что на Ваш взгляд «правка доведена до предела, за которым начнется уже искажение образной системы повести» и настаиваете на конкретных замечаниях. Редакция фантастики, считая, что пожелание ЦК ВЛКСМ о необходимости устранить вульгаризмы и жаргонную лексику по-прежнему остается в силе, в настоящее время конкретизирует эти замечания. Все замечания будут высланы Вам до конца июня с. г. С уважением Зав. редакцией фантастики Ю. Медведев Тов. Медведев. Ознакомившись с Вашим письмом, с грустью отмечаю, что Вы по-прежнему, как во многих случаях и раньше, обнаруживаете склонность — по забывчивости или сознательно — к нарушению Девятой заповеди.[27] И дело здесь не в том, что в Вашем письме Вы полностью игнорируете наши возражения по пунктам о «покойниках», о «многочисленных эпизодах драк» и о «феномене Золотого шара», высказанные нами в письме от 14 февраля 1977 г. В конце концов, это не первый случай, когда Ваше обыкновение отвечать на письма через два-три месяца, а то и вовсе не отвечать, превращало нашу переписку в диалог глухонемых. Дело в другом, гораздо более серьезном. Похоже на то, что Вы начисто забыли (будем выражаться мягко), какая была достигнута договоренность, а о чем и вообще речи не было по указанным трем пунктам во время беседы с В. М. Синельниковым 22 ноября прошлого года. Напоминаю: — по пункту о «покойниках» мы согласились, что возвращение к журнальному варианту полностью удовлетворяет редакцию; — по пункту о «многочисленных эпизодах драк» — что это замечание является плодом недоразумения, ибо строго говоря, эпизодов драк и пьянства в повести насчитывается всего один; — по пункту о «феномене Золотого шара» во время беседы 22 ноября речи вообще не было, и появился он впервые лишь в Вашем письме от 7 февраля с. г., повергнув нас в неописуемое изумление своим неприкрытым простодушием. Вы сочли для себя возможным обо всем этом «забыть», но я-то не забыл, и еще кое-что не забыл, и я прошу впредь иметь это в виду. Упрямое возвращение к замечаниям, по которым, казалось бы, уже достигнута полная договоренность, а также изобретение и произвольное выдвижение новых и новых замечаний, производит тягостное впечатление, будто Вы стремитесь затянуть дело с изданием нашего сборника до бесконечности. Это впечатление перерастает в уверенность, когда мы переходим к последнему пункту Ваших претензий — к пресловутым «вульгаризмам и жаргонной лексике». Еще 22 ноября мы договорились, что редакция быстро и оперативно даст нам по этому пункту конкретные замечания, которые мы быстро и оперативно рассмотрим. Где эти замечания? Почему редакция приступила к их разработке только в конце июня 1977 года? Почему для такого простого дела редакции потребовалось более семи месяцев? А может быть, понадобится и более восьми? Более года? Увы, тов. Медведев, с Вами я ни в чем не могу быть уверен. Все же пребываю в надежде, что Вы преодолеете свою забывчивость, и книга, которую ждут сотни тысяч читателей, выйдет в свет. А. Стругацкий Уважаемый Аркадий Натанович! Посылаем Вам, как и сообщали в предыдущем письме от 21 июня с. г., постраничные замечания по языку повести «Пикник на обочине». Все замечания разделены на три группы: 1) замечания, связанные с аморальным поведением героем; 2) замечания, связанные с физическим насилием; 3) замечания по вульгаризмам и жаргонным выражениям. Разумеется, мы выписали только те выражения и слова, которые, на наш взгляд, нуждаются либо в устранении, либо в замене. Эти замечания продиктованы прежде всего тем, что Ваша книга предназначена для молодежи и подростков, для комсомольцев, которые видят в советской литературе учебник нравственности, путеводитель по жизни. Еще раз выражаем сожаление, что Вы, опытные писатели-фантасты, не сочли нужным самостоятельно выполнить известное указание ЦК ВЛКСМ относительно повести «Пикник на обочине». О том, что это указание имеет под собой вполне реальную основу, в чем Вы сомневаетесь, свидетельствуют прилагаемые 18 страниц замечаний. Для удобства работы посылаем пронумерованный экземпляр рукописи (205 стр.). По устранению замечаний просим рукопись незамедлительно вернуть в редакцию. С уважением Зав. редакцией фантастики Ю. М. Медведев Замечания, связанные с аморальным поведением героев должен зад свой толстый задрать — с. 21 уж я на зубах пойду, не то что на руках — с. 21 да на карачках — с. 32 вытащил флягу, отвинтил крышечку и присосался, как клоп — с. 35 высосал флягу досуха — с. 35 одного последнего глотка, конечно, не хватило — с. 35 Напьюсь сегодня как зюзя. Ричарда бы ободрать, вот что! Надо же, стервец, как играет — с. 38 А мне выпить хочется — никакого терпежу нет — с. 42 С удовольствием бы опрокинул с тобой стаканчик в честь такого знакомства — с. 42 …не говоря лишнего слова, наливает мне на четыре пальца крепкого. Я взгромоздился на табурет, глотнул, зажмурился, головой помотал и опять глотнул — с. 43 Я допил, поставил бокал на стойку, и Эрнест без задержки наливает мне еще на четыре пальца прозрачного — с. 43 Как в первый раз пьян надрался в этом вот баре — с. 45 спохватился и торопливо налил мне сразу пальцев на шесть: очухайся, мол, парень — с. 46 хлебнул я как следует из бокала — с. 47 а выпить мне здесь дадут? — с. 48 Подошел Дик, поставил на стол бутылку — с. 49 Премию будем пропивать — с. 49 И полные штаны вдобавок. Ты разливать будешь или нет? — с. 49 Эрнест своих девок кликнул, бегают они, разносят кому что — кому пива, кому коктейль, кому чистого — с. 50 Прожить можно и на зарплату, а выпивать буду на премиальные — с. 51 зашел я в бар принять ночной колпачок — с. 51 давай-ка лучше выпьем — с. 51а Выпили мы с Диком без Гуталина — с. 51а ты бы тут же и обгадился — с. 51а Гуталин хоть и пропойца, хоть и психованный на религиозной почве — с. 52 Выпить хочешь? — с. 53 наливаю себе на четыре пальца. В голове, надо сказать, уже немного шумит — с. 53 Сейчас я пьян — с. 53 наливает себе, подливает мне — с. 54 Выпьем, Рэд. — И, не дожидаясь меня, опрокидывает залпом всю свою порцию и наливает новую. — с. 54 выпьем за упокой души — с. 54 Сядь и выпей — с. 54 Перебрал малость? — с. 55 Рэдрик, запрокинув голову, сделал хороший глоток — с. 61 он обожал выпить за чужой счет, подраться, притиснуть в углу зазевавшуюся девчонку… А мелкой гадиной он уже был, потому что, напившись, с каким-то наслаждением избивал свою жену, шумно, всем напоказ… Так и забил до смерти — с. 75 Пьяный был в стельку — с. 78 Опять засосал Гуталин! — с. 78 — Зараза, — сказал Рэдрик сквозь зубы — с. 79 Шмотки в бак положил — с. 80 — Да какой ты сейчас муж, — сказала Гута. — Пустой мешок ты сейчас, а не муж. Тебя сначала набить надо. — А вдруг? — сказал Рэдрик. — Бывают же на свете чудеса. — Что-то я чудес от тебя еще не видела. Выпьешь, может быть? — с. 80 Дядя Гуталин опять засосал и был больной, он даже плакал — с. 83 язык проглотил, зубами закусил — с. 83 — Хочешь? — сказала она, облизывая губы, и, подождав ровно столько, чтобы двусмысленность дошла до него, протянула ему стакан — с. 99 Он не любил дорогих виски, но сейчас можно было хлебнуть и этого. И он уже нацелился хлебнуть прямо из горлышка-с. 100 Рэдрик, глядя на нее сверху вниз, допил стакан… — с. 102 хмуро поглядывая из-за стойки на трех каких-то типчиков, лакавших пиво за угловым столиком — с. 103 негр корячился с ящиками пива — с. 103 Он устраивает попойки и пикники на озерах — с. 125 расположив среди пустых бокалов чудовищный бюст — с. 127 ни тебе веселья — с. 135 закажите мне лучше коньяку — с. 143 Когда принесли коньяк, он сказал — с. 143 — Розалия, еще коньяку! — с. 145 — Розалия! — гаркнул вдруг он. — Еще коньяку! Большую рюмку! — с. 149 Он принял рюмку, разом отхлебнул половину — с. 149 Валентин схватил рюмку и залпом выпил ее — с. 150 — Ф-фу, напоили вы меня… — с. 152 — Вы меня без-бож-но напоили — с. 152 «Напоили… к чертовой матери…» — с. 152 Я люблю выпить перед ужином — с. 153 Гута поставила перед ним стакан «кровавой Мэри» — прозрачный слой водки словно бы висел над слоем томатного сока — с. 156 Нунан набрал в грудь воздуху и, зажмурившись, медленно влил в себя смесь. Это было хорошо. Он вспомнил, что, по сути дела, за весь день впервые выпил нечто существенное. — Вот это другое дело, — сказал он. — Теперь можно жить — с. 156 Тогда он толкнул к ней по столу стакан и проговорил: — Сделайте-ка мне еще одну порцию, детка… и себе сделайте. И выпьем — с. 159 достала водку и сок и сняла с полки второй стакан — с. 159 расслабился и стал ждать, пока ему поднесут выпивку — с. 159 чтоб тебя догнать, цистерну выпить надо — с. 160 Он расставил бокалы, быстро откупорил бутылки — с. 161 — Разливай. Папане немного, на самое донышко — с. 161 Нунан придвинул к нему бокал — с. 161 подняв свой бокал, произнес: «Ну что, понеслись?» — с. 161— 162 позвякал своим бокалом о бокал Нунана и сказал: «Понеслись, понеслись…» И они выпили — с. 162 — Пейте, папаня, пейте, — ласково сказал Рэдрик. — Немножко можно, пейте на здоровье… Ничего, — вполголоса сказал он Нунану, заговорщически подмигивая, — Он до этого стаканчика доберется, будь покоен… — с. 163 — Мне тут в одном баре новый коктейль показали, — говорил Рэдрик, разливая виски. — «Ведьмин студень» называется, я тебе потом сделаю, когда поедим. Это, брат, такая вещь, что на пустое брюхо принимать опасно для жизни: руки-ноги отнимаются с одной порции… Ты как хочешь, Дик, а я тебя сегодня укачаю. И тебя укачаю, и сам укачаюсь… Он выпил — с. 165 решительно плеснул еще виски по бокалам — с. 165 Они выпили — с. 165 Напьюсь, подумал он с остервенением. К черту Барбриджа, к черту Лемхена… семью эту, богом проклятую, к черту. Напьюсь—с. 167 и залпом осушил бокал — с. 167 Одним движением вскинул бокал к открывшемуся рту — с. 167 может быть, дадите мне теперь глотнуть разок? — с. 172 Рэдрик молча достал флягу и протянул ему — с. 178 — Помню, что пьяный был тогда, целую неделю пил, на душе было гадко… А, ч-черт, не все ли равно! — с. 173 жадно выпил полбутылки коньяку. С этой ночи он запил — с. 174 Он, дурак, болван… пропивал ее — с. 174 Рэдрик, расстегивая ремень, сказал: — Облегчиться не собираешься? Смотри, потом негде будет и некогда… — с. 177 Он зашел за вагонетку, присел на насыпи и, покряхтывая, смотрел, как… — с. 177 Справив нужду, Рэдрик вернулся к рюкзаку — с. 178 Какие-то пьяные, свирепые хари, огромные красные лапы, сжимающие стаканы… — с. 178 ввалился в этот кабак — с. 179 выдавливая через пересохшую глотку самые гнусные ругательства, какие приходили ему в голову, а потом вдруг с какой-то сумасшедшей радостью вспомнил, что за пазухой у него лежит почти целая фляга, подружечка, милая моя, не выдаст — с. 186 хлебнул, закрыл глаза, прислушиваясь, как горячая всеочищающая струя проливается в глотку и растекается по груди, глотнул еще раз и протянул флягу Артуру — с. 193 А нельзя мне сейчас еще разок глотнуть? — с. 195 Рэдрик спрятал за пазуху флягу — с. 195 сядет за стол, где уже стоит бутылка — с. 196 Он отвинтил крышку и стал пить маленькими скупыми глотками, и впервые в жизни ему захотелось… — с. 202 Он допил остатки коньяка… — с. 203 Замечания, связанные с физическим насилием Буду бить по чему попало — с. 21 Я ему так в бок двинул — с. 22 Поворачиваю его к себе и с размаху — ладонью ему по забралу. Треснулся он, бедняга, носом в стекло, глаза закрыл и замолчал — с. 26 отвесил я ему пинка — с. 38 Гуталин уже на бровях — вращает белками и ищет, кому бы дать в ухо — с. 48 Ну, я дал управляющему по харе и ушел — с. 48 а за такое по морде можно схлопотать — с. 50 И только я замахнулся как следует, вдруг меня хватают и тащат куда-то. А я уже ничего не соображаю и соображать не хочу. Ору чего-то, отбиваюсь ногами, кого-то бью, потом опомнился — сижу в туалетной, весь мокрый, морда разбита — с. 56 А из зала — шум, трещит что-то, посуда бьется, девки визжат, и слышу — Гуталин ревет диким ревом: — Покайтесь, паразиты! Где Рыжий? Куда Рыжего дели, чертово семя? — с. 56 и морду у меня разбитую — с. 57 Рэдрик на секунду повернулся и наотмашь ударил старика по лицу, ощутил тыльной стороной ладони колючую щеку — с. 69 а остальные просиживали в кабаках вечера напролет, дрались из-за расхождений во взглядах, из-за девчонок и просто так, по пьянке — с. 97 от прыщавого шофера за версту несло перегаром — с. 98 Рэдрик торжественно поднял стакан, кивнул ему и залпом отпил половину — с. 101 погоди, он еще на костылях по вашим черепушкам походит—с. 101 Тогда Рэдрик неторопливо поднялся и с размаху залепил ей пощечину, и она смолкла на полуслове — с. 102 типчики в углу азартно и злобно спорили о бегах, негр, ворочавший ящики, толкнул Эрнеста задом так, что тот покачнулся — с. 103 наступая на ноги, получая по уху и давая сдачи — с. 107 мордой об стол, затылком об стену — с. 126 разок мордой об стол — с. 126 могло быть и не мордой и не об стол, а об что-нибудь с гвоздями—с. 126 Он тщательно прицелился и изо всех сил пнул носком ботинка Мослу в голень — с. 130 Тогда Нунан вскочил, словно его пырнули в зад, схватил Мосла за воротник сорочки и пошел на него, лягаясь и вращая глазами — с. 130 Он развернулся и ударил Мосла по лицу, стараясь зацепить нос с болячкой — с. 130 Он снова с размаху ткнул кулаком в болячку — с. 130 размазывая кровь по морде — с. 131 рыжий дьявол спустил по лестнице всех пятерых, причем ни одному из них не дал уйти самостоятельно, на своих ногах — с. 164 Двое остались валяться на панели в беспамятстве, а остальных троих Рэдрик гнал по улице четыре квартала, после чего вернулся к институтской машине и выбил в ней все стекла — шофера в машине уже не было, он удрал по улице в противоположном направлении — с. 164 цапнул со стойки тяжелую пивную кружку и с размаху хватил ею по ближайшей хохочущей пасти — с. 179 Тогда Рэдрик пошарил в кармане, выбрал гайку граммов на двадцать и, прицелившись, запустил ему в голову. — Гайка попала Артуру прямо в затылок. Парень ахнул, обхватил голову руками и, скорчившись, рухнул на сухую траву — с. 182 А в следующий раз надаю по зубам — с. 182 лягнул Рэдрика свободной ногой в лицо, забился и задергался… наполз на него, прижимаясь обожженным лицом к кожаной куртке, стремясь задавить, втереть в землю, обеими руками держа за длинные волосы дергающуюся голову и бешено колотя носками ботинок и коленями по ногам, по земле, по заду. Он смутно слышал стоны и мычание, доносившиеся из-под него, и свой собственный хриплый рев: «Лежи, лежи, убью…» — с. 185 Судорожно уминая грудью голову этого проклятого сопляка, не выдержал и заорал изо всех сил — с. 185 Теперь эта смазливая мордашка казалась черно-серой маской из смеси запекшейся крови и пепла, и несколько секунд Рэдрик с тупым интересом рассматривал продольные борозды на этой маске — следы от кочек и камней — с. 186 Рэдрик бросил его лицом в самую большую лужу — с. 186 душу из гадов вынуть, пусть дряни пожрут, как я жрал — с. 202 он с размаху ударил себя полураскрытым кулаком по лицу — с. 202 Замечания по вульгаризмам и жаргонным выражениям раскурочить — с. 7 сукина сына — с. 8 поганую кровь — с. 8 жрать — с. 11 отметелил, когда он по пьяному делу стал приставать — с. 11 Я перед Зоной взвинченный, да еще трезвый вдобавок — с. 11 козырнул и смылся — с. 12 эта сволочь — с. 13 черта с два — с. 13 вылупил на меня глаза — с. 14 двадцать монет продул — с. 14 шельма — с. 14 настучал кто-то — с. 14 по-дурацки получилось — с. 15 поганец — с. 15 бодягу развел — с. 15 паршивец — с. 15 Я уже было на него пасть раскрыл, зубы оскалил — с. 15 Зона-матушка — с. 17 Держись, дурак — с. 17 Ну их, думаю, всех к черту, что они мне, в конце концов, жабы, сделать могут? — с. 18 пятьсот монет отвалит — с. 19 изловчусь как-нибудь и сопру один — с. 19 и в спецкостюмах тоже мрут как миленькие — с. 20 глаза дурацкие глядели — с. 26 А хрен его знает… — с. 26 заткнись, пожалуйста — с. 26 словесный насморк — с. 27 Слизняк гробанулся — с. 27 Паршивый был парень, упокой, господи, его душу, жадный, глупый, грязный… — с. 27 дурак ты был — с. 27 Молчи, дурак — с. 27 долбанет — с. 28 никакой дрянью не заросли — с. 30 лег на брюхо — с. 30 отряхнул брюхо — с. 31 погань такая — с. 32 поворачивается задом — с. 33 стерва — с. 33 Лафа этим ученым! — с. 34 вошебойку — с. 35 облучили какой-то дрянью — с. 35 Валяйте, ребята, свободны — с. 35 Отпустила поганка. Подлая — с. 35 плюнуть и растереть — с. 36 патрули-пулеметчики, жабы — с. 36 они тебя боятся до смерти, что ты заразный — с. 36 они тебя шлепнуть стремятся… иди потом доказывай, что шлепнули тебя незаконно — с. 36 рылом в землю — молиться до рассвета — с. 36 кашлял я на твое человечество — с. 37 А Тендер что? Подштанники, небось, стирает — с. 37 Выйди, я не баба — с. 37 Пока мы так трепались — с. 38 а он знай себе болбочет — с. 39 сразу несколько усох — с. 39 рванул я когти — с. 39 а сам нацеливаюсь точнехонько в сортир — с. 39 будет тебе в твоей Швеции о чем девкам рассказать — с. 40 Девки от них без памяти, а чего, спрашивается? Не в росте ведь дело… — с. 40 прожекторами и пулеметами, жабы, ощетинились — с. 40 я их, гадов, искал тогда, пришил бы и не дрогнул — с. 40 волоку из пачки сигарету — с. 40 но вот обыскать жабы могут — с. 41 Как по вашей милости отсидел — бросил, — говорю, — завязал—с. 41 несет он эту тошную тягомотину — с. 42 Трепло ты — с. 43 Тому на лапу, этому на лапу — с. 43 не так уж много Эрнест и заколачивает — с. 44 засморканный носовой платок — с. 45 Городишко наш — дыра. Всегда дырой был и сейчас дыра — с. 46 паршивый мир — с. 46 вот вам и Европа ваша, — говорю, — занюханная — с. 47 всеми печенками верил в то — с. 47 с работы возвращаюсь в стаде таких же кретинов — с. 47 всё мне обрыдло — с. 47 запустил музыкальный автомат на полную катушку — с. 47 просаживаю это я последний никель — с. 48 Нунан нежно держит его под руку и отвлекает анекдотами — с. 48 Гуталин здоровенный, черный, как офицерский сапог — с. 48 все остальные — свиньи, дети сатаны — с. 48 — Засохни, Гуталин, — говорю я ему строго — с. 49 на патрулей наплевать — с. 50 дурачка такого состроил — с. 51 что за черт — с. 51 сукины дети — с. 51а Положил свою черную ряшку на черный столик — с. 51 Про этого типа я бы тут же донес куда следует — с. 51а Ты, толстый боров — с. 51а Ты бы тут же и обгадился — с. 51а Черт бы побрал эту зону — с. 52 дураком не назовет — с. 52 всякой сволочи — с. 52 сволочь все-таки этот Эрнест — с. 53 девку еще ни разу не целовал — с. 53 черт тебя подери — с. 59 На рекламации он, надо сказать, поплевывает — тот еще работничек — с. 54 и скажи ему, что он подонок, не бойся, скажи! Он же трус! — с. 55 Паскуда ты, — говорю. — Торгаш вонючий. Смертью ведь торгуешь, морда — с. 55 торгаш вонючий — с. 56 надо было рвать когти — с. 56 завопил кто-то в кабаке — с. 56 да только мне плевать — с. 56 я во всем виноват, паразит — с. 57 на кой черт — с. 57 Мать велит аборт делать — с. 58 потихоньку балдею — с. 58 Я хохочу, как последний дурак — с. 59 пополз задом — с. 60 — Стоит, жаба, — сказал он. — Как приклеенная — с. 61 Настучал кто-то. Ждут — с. 61 Я не треплюсь — с. 61 Подлец ты всегда был… стервятник — с. 62 Подлец, это верно. Без этого нельзя — с. 62 Из-за подлости своей ты погорел — с. 62 Вранья вокруг него потом наплели. Я и сам плел— с. 63 Хрена — любое — с. 63 Денег — ни хрена — с. 63 Да заткнись ты… Что ты как баба… Дину мне твою жалко — на панель ведь пойдет девка…—с. 63 Врешь ведь… Зачем врешь? — с. 65 Врешь ведь, наверное — с. 65 — Заткнись, — сказал Рэдрик. — Не мешай — с. 67 — Колени же мне загубишь, паскудник — с. 67 — Не пыли, Стервятник — с. 67 — Посмотрит твои копыта и конец — с. 68 — Заткнись! — прикрикнул на него Рэдрик — Ноги мне загубишь, сволочь! — с. 69 Жрать охота — с. 71 Жрать, говорю, охота… — с. 71 и вдруг принялся ругаться бессильно и злобно, черными, грязными словами, брызгая слюной… — с. 72 — Надевай зубы и пойдем — с. 72 Мясник выругался — с. 74 Сволочь ты… Стервятник — с. 74 гад — с. 76 жрать охота — сил нет! — с. 77 Мартышка безмятежно дрыхла — с. 77 грязен он был как черт — с. 78 Кой черт! — с. 82 бибикнул на какого-то африканца — с. 85 выругавшись про себя — с. 86 вид у тебя какой-то дохлый — с. 87 здесь в «Метрополе» за каждую котлету так дерут — с. 88 обширная старуха с плохо выбритым подбородком — с. 90 старуха его осадила и продолжала осаживать до пятого этажа, где она выкатилась — с. 90 дорогими дамочками по пятьсот монет за ночь — с. 90 всей этой дешевкой, всей этой гнусной плесенью, которая выросла на Зоне, пила от Зоны, крала, хапала, жирела от Зоны, и на все ей было наплевать, и в особенности на то, что будет после, когда она нажрется, напьется, нахапает всласть — с. 91 накрылся Барбридж, — сказал Рэдрик — с. 92 отслюни зелененьких — с. 93 — Темните, Шухарт, — сказал брезгливо Костлявый Фил. — А чего темнить, спрашивается? — с. 94 Барбридж вляпался в студень, и мне пришлось сразу же поворачивать оглобли — с. 95 Черт его знает — с. 96 Знал бы — содрал побольше — с. 96 полным-полно крепкозадых красоток — с. 96 в поисках зубодробительных приключений — с. 97 Вся она была атласная, пышнотелая, без единого изъяна, без единой лишней складки, полтораста фунтов двадцатилетней лакомой плоти… — с. 99 …солнце так и ходило по ней, переливаясь с плеч на живот и на бедро, оставляя тени между почти голыми грудями — с. 99 Пёр его, дурак, через всю Зону, на хребте пёр… Слюнтяй, такой случай упустил… — с. 101 загородив от него весь мир своим великолепным телом, пахнущим духами и сладким потом — с. 101 Вот так он всех вас, идиотиков, вокруг пальца… по костям вашим, по вашим башкам безмозглым… — с. 101 Болван, по роже твоей конопатой вижу, что обещал — с. 102 Дурак… рыжий… — с. 102 Что же ты, зараза — с. 104 — Гады, — сказал Рэдрик. — Зар-разы — с. 104 — Холуи твои подберут. Сам подберешь! — с. 105 — Не фыркай, ты! — сказал ему Рэдрик. — Сопля вылетит — с. 105 он всё выкрикивал и выкрикивал грязные ругательства, все, какие мог вспомнить, и еще те, которые придумывал на ходу — с. 106 задержали дурака — с. 108 обмениваются своими паршивыми мнениями, старые кочерыжки — с. 108 зараза — с. 109 Гады, сказал он про рабочих, грузивших телевизоры на автокар — с. 109 ерундистика всё это — с. 109 держи хвост трубой — с. 110 поерзав задом — с. 115 резало зад — с. 118 как и что я прошлепал — с. 119 что эти негодяи откололи еще — с. 119 приготовишка сопливый — с. 120 провалился бы ты с твоей манерой разговаривать — с. 120 скотина… старый черт — с. 121 сучья погремушка — с. 125 этакой шибздик — с. 126 Ах ты животное, безногая скотина — с. 126 Где тут мой бардак — с. 126 — Хо! — пробасила она. — Никак сам господин Нунан! По девочкам соскучились?.. — Зачем мне девочки, когда передо мной настоящая женщина? — с. 127 Плевать ему было — с. 128 За девочек он нам платит — не то чтобы богато… — с. 132 Ну и каждый развлекается, как хочет. Офицеры больше с девочками — с. 132 Они там в основном насчет пожилых баб, неплохо зарабатывают. Прикатит какая-нибудь старуха из Европы… — с. 133 — Да поворачивайся, мозгами шевели, животное — с. 133 Видно, здесь сам черт ногу сломит — с. 140 Черт бы побрал вашу псевдонауку… Черт бы вас, ученых, подрал! — с. 141 Черт возьми — с. 143 это вообще свинство — с. 143 Эти идиоты… — с. 144 чертов бред — с. 149 черт бы вас подрал — с. 153 какого черта мы так крутимся — с. 156 А к твоей бабе, видать, кто-то заглянул, — шляпа — с. 159 Я в этом вшивом городишке сижу — с. 162 Но эти болваны-санитары — с. 163–164 болван-врач — с. 164 Так и надо паразитам, чтоб они сдохли — с. 165 полтора километра на карачках — с. 167 Черта я им отдам меньше чем за пятьсот тысяч. И черта я дам Стервятнику больше тридцати. А сопляку… а сопляку — ничего. Если старый гад хоть полуправду сказал, то сопляку — ничего — с. 168 этим чистоплюям достанется — с. 171 Псих, подумал он. Сумасшедший же. Ноги ему… гниде — с. 172 Что добро это жабам достанется, Хрипатым да Костлявым? — с. 172 кой черт — с. 183 Надо думать, и окорока не до кости прожгло… Он пощупал — нет, явно не до кости, даже штаны целы. Просто как кипятком ошпарило… — с. 187 дурак — с. 187 кой еще черт — с. 188 С чумой тебя пополам вместе с твоей болью — с. 188 Поганые холмики — стоят, гниды, торчат как чертовы макушки — с. 188 Ах, поганенькая лощинка, вот она-то самая погань и есть — с. 188 черт знает что — с. 189 сто тысяч разбитых тухлых яиц, вылитых на кучу из ста тысяч рыбьих голов и дохлых кошек, не могут смердеть так, как смердело здесь… — с. 190 Ниже, дурак — с. 190 всю жизнь так, сам в дряни… И откуда здесь эта дрянь? Сколько дряни… С ума сойти, сколько дряни в одном месте, здесь дрянь со всего света… — с. 191 оставил за собой всю эту дрянь — с. 191 всегда глотает дерьмо… И не осталось тебе ни одного чистого места, все загажено… Нунан — дурак ты… — с. 191 Стервятники проползают между ихними трупами, по ихним трупам, как черви, и гадят, и гадят, и гадят… — с. 192 А вы, все прочие, стервятники, жабы, пришельцы, костлявые, квотерблады, паразиты, зелененькие, хрипатые, в галстучках, в мундирчиках, чистенькие, с портфелями, с речами, с благодеяниями, с работодательством, с вечными аккумуляторами, с вечными двигателями, с «комариными плешами», с разными обещаниями — хватит, поводили меня за нос, через всю мою жизнь волокли меня за нос, я всё, дурак, хвастался, что, мол, как хочу, так и делаю, а вы только поддакивали, а сами, гады, перемигивались и волокли меня за нос, тянули, тащили через тюрьмы, через кабаки… Хватит! — с. 193 пытаясь отодрать с лица прочно присохшую дрянь — с. 195 пыль садилась на ботинки, она воняла, вернее, это от Артура воняло, идти за ним следом было невозможно, и не сразу Рэдрик понял, что воняет-то больше всего от него самого. Запах был мерзкий, но какой-то знакомый — это в городе так воняло в те дни, когда северный ветер нес по улицам дымы от завода. И от отца так же воняло, когда он возвращался домой… — с. 196 и плевать на него — с. 197 хитер, а дурак — с. 198 всю жизнь с дураками дело имел — с. 198 захлебываясь в дряни — с. 199 молокососа, которого нещадно пороли, если по возвращении домой от него хоть чуть-чуть пахло спиртным — с. 201 ты вот что, рыжая морда, ты отсюда не уйдешь, пока не додумаешься до дела, сдохнешь здесь с этим шариком, изжаришься, сгниешь, падаль, но не уйдешь… — с. 202 …гады… Шпана. Как был шпаной, так шпаной и состарился… — с. 203 а они пускай все подохнут — с. 203 дурак — с. 203 изгильнуться — с. 203 эти гады — с. 204 Тов. Медведев! 1. Учитывая пожелание ЦК ВЛКСМ «при окончательной доработке повести обратить внимание на необходимость устранения чрезмерной перегруженности языка этой повести вульгаризмами и жаргонной лексикой», мы учли целый ряд Ваших «Замечаний по вульгаризмам и жаргонным выражениям» (См. прилагаемую рукопись). 2. Как известно, во время беседы с В. М. Синельниковым 22 ноября 1976 года было достигнуто соглашение о том, что возвращение по пункту о муляжах-покойниках к журнальному варианту полностью удовлетворит редакцию. О «феномене Золотого Шара» речи во время этой беседы не было вообще. Тем не менее, в целях прекращения бесконечной и бессмысленной переписки мы приняли решение удовлетворить Ваши требования, изложенные в письме от 21.06.1977, и дали «более или менее понятное обоснование появлению муляжей-покойников» и «научное обоснование феномена Золотого шара в целях снятия налета мистики». (См. стр. 148 и 151 прилагаемой рукописи). 3. По поводу Ваших «Замечаний, связанных с аморальным поведением героев» и «Замечаний, связанных с физическим насилием» напоминаем еще раз: а) Литература воспитывает молодого читателя не только на положительных, но и на отрицательных примерах, не только учит его как надо поступать, но и показывает еще, как поступать НЕЛЬЗЯ. б) Идеологическая цель повести «Пикник на обочине» есть разоблачение мира наживы и свободного предпринимательства, мира жесткого, отвратительного и аморального по своей сути. Мы всячески стремимся изобразить этот мир во всей его неприглядности, продемонстрировать молодому читателю истинное лицо капиталистической действительности. Вы же своими «Замечаниями» словно бы задались целью отлакировать эту действительность, сделать этот страшный мир менее жестоким и аморальным, превратить его чуть ли не в «землю обетованную», где нет ни насилия, ни жестокостей, ни злобы, ни ежечасного нарушения всех моральных норм. Следовать Вашим «Замечаниям» означает для нас — уменьшить идеологический заряд повести, лишить повесть ее политической остроты. Мы не понимаем этой Вашей позиции и категорически не приемлем ее. А. Стругацкий Б. Стругацкий Р. Т. Обращаем Ваше внимание на то, что последняя бандероль от Вашего имени была направлена А. Стругацкому по неверному адресу, в результате чего пришла с запозданием на две недели. Напоминаем, что адрес А. Стругацкого lt;…gt; Сборник «Неназначенные встречи» вышел в свет осенью 1980 года, изуродованный, замордованный и жалкий. От первоначального варианта остался в нем только «Малыш» — «Дело об убийстве» потерялось на полях сражений еще лет пять тому назад, а «Пикник» был так заредактирован, что ни читать его, ни даже просто перелистывать авторам не хотелось. Авторы победили. Это был один из редчайших случаев в истории советского книгоиздательства: Издательство не хотело выпускать книгу, но Автор заставил его сделать это. Знатоки считали, что такое попросту невозможно. Оказалось — возможно. Восемь лет. Четырнадцать писем в «большой» и «малый» ЦК. Двести унизительных исправлений текста. Не поддающееся никакому учету количество на пустяки растраченной нервной энергии… Да, авторы победили, ничего не скажешь. Но это была Пиррова победа… …Что это было? Падение метеорита? Посещение обитателей космической бездны? Так или иначе, в нашей маленькой стране возникло чудо из чудес — ЗОНА. Мы сразу же послали туда войска. Они не вернулись. Тогда мы окружили ЗОНУ полицейскими кордонами… И, наверное, правильно сделали… Впрочем, не знаю, не знаю… Диктор. Два десятилетия прошло с тех пор, как наш маленький голубой шарик, несущийся по необъятным просторам Вселенной, впервые на памяти человечества стал объектом внимания могущественной сверхцивилизации, родина которой затеряна где-то в безбрежном Космосе. Кто они были? Зачем посетили нас? Куда ушли потом — так же внезапно, как появились? Об этом можно только догадываться. Были они добры или жестоки? Пришли к нам с миром или с войной? Видели в нас равноправных братьев по разуму, или пренебрегли нами, или вообще не заметили нас? В ту страшную ночь двадцать лет назад тысячи людей поседели от ужаса, сотни стариков и детей были растоптаны в обезумевших толпах беженцев, некоторые навсегда лишились рассудка, некоторые временно потеряли зрение и слух, но! — ни один человек не погиб под развалинами, ни один не сгорел, не погиб от таинственных излучений, ни один человек не пострадал от чудовищных взрывов, сотрясавших окрестности. И могущественной боевой технике Земли, мгновенно изготовившейся к отражению инопланетного нашествия, так и не пришлось вступить в дело. Космические пришельцы посетили нас и ушли, и как след посещения — осталась Зона. Зона! Неизгладимый шрам на лике нашей матери-Земли, вместилище жестоких чудес, могучее щупальце невероятно далекого будущего, запущенное в наш сегодняшний день! Первый ученый. Мы — счастливые люди. Нам повезло увидеть своими глазами и пощупать своими руками образцы технологии нашего послезавтрашнего дня… Второй ученый. Я лично не жду больше никаких открытий. Главное открытие уже сделано: человечество не одиноко во Вселенной… Третий ученый. Пришельцы так невероятно далеко обогнали нас, что имеет смысл рассматривать Зону со всем ее содержимым не как дело чьих-то рук, а как явление природы, каковое надлежит тщательно изучить и поставить на службу земной науке и технике… Диктор. Поставить на службу земной науке и технике! Этак — вечный аккумулятор. Никто не знает, как он устроен, но мы научились размножать его, и вот — двигатели на этаках, коренной переворот в малогабаритной технике, миллионы и миллиарды тонн сэкономленной драгоценной нефти… «Синяя Глина»! Никто не знает, как и почему она лечит, но уже теперь человечество навсегда забыло, что такое инфекционные заболевания… Но не так-то просто добраться до тайн и сокровищ Зоны. Всем памятны ужасные катастрофы, которыми закончились первые героические, но неумелые попытки проникнуть в глубину Зоны с земли и с воздуха. Погибли десятки энтузиастов. Взять Зону штурмом не удалось, и тогда человечество перешло к планомерной осаде. Директор Международного института внеземных культур. Мы по-прежнему бесконечно далеки от победы над Зоной. Однако нам удалось организовать сравнительно безопасные и эффективные мероприятия, обеспечивающие непрерывный и достаточно обильный поток новой информации из Зоны… Во всяком случае, жертв больше нет, и земная наука не успевает изучать и обрабатывать доставляемые из Зоны материалы… Мне кажется, что проблема сейчас лежит в совсем другой плоскости, относящейся скорее к компетенции не науки, а политики. Я имею в виду прежде всего безответственную и в конечном счете античеловеческую деятельность агентуры военно-промышленных комплексов… Диктор. Едва возникла Зона, как возникла новая профессия: космический браконьер, расхититель космической сокровищницы. У него нет никакого оборудования. Он знает, что идет на верную смерть. Он знает, что возвращается один из десяти. Один из пяти возвратившихся остается калекой на всю жизнь. У семи из десяти уцелевших рождаются дети-уроды. Он вне закона, он вне морали, но он снова и снова идет в Зону, потому что находятся люди, готовые заплатить огромные деньги за любой экспонат, неизвестный науке. Ученый — директор военно-промышленного объединения «Альфа-Пегас». Наши лаборатории не имеют дело с космическими объектами, мы уважаем эмбарго ООН. Но лично я никогда не поддерживал этого эмбарго. Опыт показывает, что частные исследования сплошь и рядом оказываются более эффективными, нежели государственные или международные. Я признаю, конечно, что имеет место определенный риск, связанный с бесконтрольностью и прочими отрицательными факторами. Но не кажется ли вам, что ставка достаточно велика и оправдывает этот риск? Диктор. Ставка невообразимо велика: счастье людей, населяющих нашу планету. Именно поэтому мы не можем, не имеем права рисковать. Человечество защищается. Вокруг Зоны сооружается стена. Полицейские силы ООН днем и ночью патрулируют подступы к Зоне. Никакие меры не могут считаться слишком жестокими, когда речь идет о том, чтобы пресечь утечку космических сокровищ в жадные и нечистые руки. Зона принадлежит только человечеству в целом. Со всеми ее чудесами, жестокими и добрыми. Кто не знает легенды о Золотом Круге? Где-то в глубине Зоны, в мрачном ущелье, опутанном чудовищной паутиной, лежит огромный золотой диск. Тот счастливец и смельчак, которому удастся преодолеть тысячи смертельных опасностей и ступить ногой на этот диск, получит право на исполнение любого своего желания. Легенда? Сказка? Вот уникальные кадры, полученные искусственным спутником «Европа-711» с высоты сто двадцать километров. После получения этих кадров связь со спутником была утрачена… Но может быть, это и есть таинственный Золотой Круг? Машина, исполняющая желания… Несколько первых метров гайка летит по обычной дуге, а потом словно кто-то невидимый срывает ее с траектории, и она вкось, со страшной скоростью уходит влево по прямой и врезается в почву в метре от края проплешины. lt;…gt; — Простите, Виктор. Могу я вас попросить… — Ну? — Разоритесь на одну гайку. Бросьте в самый центр. — Зачем это тебе? — осведомляется Виктор подозрительно. — Просто я хочу посмотреть. Никогда этого не видел. Только в кино. — Хм… Что ж… Так ведь она до центра и не долетит, наверное… — А вы киньте повыше. Виктор выбирает гайку покрупнее и, размахнувшись, изо всех сил швыряет ее вверх в сторону проплешины. Им удается проследить полет гайки только до верхней точки траектории. Потом она исчезает, в то же мгновение раздается громовой удар, и они хватаются друг за друга, потому что земля сильно вздрагивает под ногами, а по проплешине и раздавленному вертолету словно бы проходит какая-то рябь. Огромный ров, заполненный вздутой тушей полуспущенного аэростата воздушного заграждения. Они ступают на прогибающуюся поверхность, медленно идут, осторожно переставляя ноги, и вдруг Писатель издает странный каркающий звук и останавливается. И начинает намокать. Влага проступает от его тела наружу сквозь одежду, влага струится по его лицу, струйки сбегают со скрюченных пальцев, волосы облепляют щеки и потом целыми прядями начинают сползать на грудь и на плечи. lt;…gt; Видно, как его тело сводит судорога. А затем все так же неожиданно прекращается. Влага высыхает на глазах, и вот уже Писатель такой же сухой, как прежде, только на плечах и груди висят, колышась под ветерком, сухие пряди выпавших волос. Обессиленный, он валится на бок. lt;…gt; — Ничего, ничего, — говорит Проводник. — Сейчас он встанет… А действительно, везучий дьявол… У добрых людей здесь, бывало, глаза вытекали, а он одними волосьями отделался… Все замирают на месте. И вдруг слева, над кучками мусора возникает из ничего темный полупрозрачный вертящийся столб. Он похож на маленький смерч, но это не смерч. Он похож на «пылевого чертика», но это и не «чертик». Он неподвижно стоит, крутясь вокруг оси, над кучей битых бутылок, и от него исходит шуршащее металлическое стрекотание, как будто стрекочет гигантский кузнечик. Виктор, не шевелясь, только скосив глаза, наблюдает за ним. Призрачный столб вдруг сдвигается с места и, описывая замысловатую кривую, скатывается с кучи мусора и проходит между Антоном и Профессором. — Стоять! Стоять! Не шевелиться! — хриплым шепотом кричит Виктор. Крутящийся столбик на мгновение задерживается возле Профессора и легко уходит вправо в заросли пыльных лопухов, тая, рассеиваясь, распадаясь на ходу. Стрекотанье, достигнув нестерпимо высокой ноты, обрывается. …слышен звук работающего двигателя, и они проходят мимо стоящего у обочины совершенно новенького, как с конвейера, грузовика. Двигатель его работает на холостых оборотах, из глушителя вырывается и стелется по ветру синеватый дымок. Но колеса его по ступицы погружены в землю, сквозь приоткрытую дверцу и дно кабины проросла тоненькая березка. …между тем впереди, закрывая крайние дома поселка, возникает поперек улицы туманная дымка. lt;…gt; Туман впереди еще сгущается, и вдруг перед ними возникает, закрыв весь горизонт, необычайно яркая по краскам и глубине панорама. Целый мир раскинулся перед ними, странный полузнакомый мир. У самых ног их — спокойная поверхность то ли озера, то ли пруда. На пологом берегу, на мягкой траве сидит, поджав под себя ноги, молодая женщина, голова ее опущена, длинные волосы, почти касающиеся воды, скрывают ее лицо. За ее спиной — зеленые округлые холмы под необычайно ярким лазоревым небом, вдали виднеется темно-зеленая стена леса. На верхушке ближайшего холма врыт покосившийся столб с бычьим черепом, надетым на верхушку. Под столбом сидит, вытянув по траве ноги в лаптях, седой как лунь, старец, лицо у него почти черное, как старый мореный дуб, глаза под белыми пушистыми бровями слепые, корявые руки покойно сложены на коленях. А пониже старца сидит на камушке полуголый кудрявый мальчик и наигрывает на свирели. Видно, как надуваются и опадают его румяные щеки, как пальцы ловко бегают по отверстиям в дудочке, но ни одного звука не доносится из этого мира. У ног мальчика коричневым бугром дремлет огромный медведь, и еще один лениво вылизывает переднюю папу, развалившись поодаль. Над тростником, окаймляющим часть пруда, трепещут синими крыльями стрекозы. lt;…gt; И тут Профессор, жалостливо наморщась, подбирает с мостовой камушек… — Стой! — яростно кричит Виктор. Но уже поздно. Камушек, описав дугу, падает в воду в двух шагах от девушки. Всплеск. Девушка поднимает голову, отводит волосы с прекрасного лица. По гладкой воде расходятся круги. Девушка, слегка сведя брови, с некоторым удивлением, но без всякого страха разглядывает грязных, оборванных, закопченных людей и снова опускает голову. Мир «по ту сторону» начинает таять, заволакиваться дымкой и исчезает. Впереди снова пустая унылая улица с мертвыми домами. lt;…gt; улица заволакивается дымкой, lt;…gt; но тут в дымке возникают очертания чего-то совсем другого: гигантские многоэтажные здания, отсвечивающие стеклом, потоки машин, толпы спешащих пешеходов, вспыхивающие рекламы… Группа Миловановича идет на трех гусеничных машинах. Передняя машина — обычный военный бронетранспортер, две остальные две — вездеходы, оборудованные под походные лаборатории. Людей не видно, только из командирского люка передней машины торчит, высунувшись по пояс, сам Милованович — сухощавый пожилой человек в рубашке цвета хаки с засученными рукавами, черный, горбоносый, с толстыми усами, которые, как у гайдука, опускаются ниже подбородка. Передняя машина подкатывает к мосту, Милованович оборачивается и, подняв руку, подает водителю следующей машины какой-то знак пальцами. Бронетранспортер вкатывается на мост, проходит его на малой скорости, выбирается на противоположный берег оврага, и сейчас же на мост выкатывается вторая машина, несущая над кузовом матово отсвечивающий белый купол в несколько метров поперечником, а за ней следует третья машина с огромным вращающимся локатором… Все три машины одна задругой бодро бегут по дороге и словно растворяются в воздухе вместе с поднятой ими пылью, а через мгновение вновь одна задругой появляются на прежнем месте перед мостом. Горбоносый, черный, как ворон, Милованович оборачивается и, подняв руку, подает какой-то знак пальцами, машины, одна задругой, перекатываются через мост, исчезают, подобно призракам, и вновь появляются на прежнем месте перед мостом, и снова Милованович поднимает руку… и снова, и снова, и снова. — В петлю, значит, угодили, — произносит Виктор. — На Красной Горке тоже такое местечко есть, Горлохват туда вляпался, так уже десяток лет вот так крутится… lt;… gt; Зато они всех нас переживут… Мы подохнем, дети наши помрут, а они так и будут крутиться, и хоть бы хны… Они же там ничего не понимают и знать ничего не знают… знай себе прутся через мост, и каждый раз это им в новинку… Увязая по щиколотку в белом песке, он бредет по дну карьера и подходит к краю огромного желто-сверкающего диска. Не задерживаясь, он ступает на него, и нога его проваливается, и он бредет по золотой пленке, оставляя за собой черные рваные дыры, не переставая что-то беззвучно твердить, шевеля губами, полузакрыв глаза и откинув голову назад… И он сходит на песок и идет по песку, а в карьере сгущаются сумерки, а он все идет по песку, и карьер погружается во мрак, и слышится скрип, словно отворяется деревянная дверь, и шорох шагов по песку сменяется стуком каблуков по камню, и в сером свете Виктор поднимается по лестнице и вступает на лестничный пролет своего дома. — …Я представляю себе это здание в виде гигантского храма. Все, что создало человеческое воображение, фантазия, дерзкая мысль, — все это кирпичи, из которых сложены стены этого храма: философия, книги, полотна, этические теории, трагедии, симфонии… даже, черт возьми, наиболее смелые, основополагающие научные идеи. Так уж и быть… А вот вся эта ваша технология, домны, урожаи, вся эта маята-суета для того, чтобы можно было меньше работать и больше жрать, — все это леса, стропила… Они, конечно, необходимы для построения храма, без них храм был бы совершенно невозможен, но они опадают, осыпаются, возводятся снова, сначала деревянные, потом каменные, стальные, пластмассовые, наконец, но всего-навсего стропила для построения великого храма культуры, этой великой и бесконечной цели человечества. Все умирает, все забывается, все исчезает, остается только этот храм… |
||
|