"Михаил Емцев, Еремей Парнов. Уравнение с Бледного Нептуна" - читать интересную книгу автора

ранства. По крайней мере в нашем понимании. Это элементарный
четырехмерный пространственно-временной объем Стоннея, Ам-
барцумяна, Иваненко. Значит, вселенная не бесконечна в сто-
рону уменьшения. А в сторону увеличения?
Закрытая модель Фридмана - и это все? А может быть, отно-
сительны не только меры пространства, но и принципы сравне-
ния этих мер? Мы говорим, что килограмм больше грамма, атом
меньше звезды, и это кажется нам само собой разумеющимся. Но
мы не говорим, что электрон больше фотона на том лишь осно-
вании, что он способен испускать фотоны. И вообще до каких
пределов верны и применимы наши понятия "больше", "меньше",
"А больше В, - так как состоит из нее? Может быть, есть та-
кие границы и в сторону увеличения и в сторону уменьшения,
когда просто нельзя сравнивать, что больше и что меньше. Там
просто нет этого качества, без которого нам никак не обой-
тись в привычном нам мире. Мы можем сказать, что галактика
больше протона, но уже не имеем права сравнивать субкванто-
вую частицу с метагалактикой!
Ура! Я, кажется, нашел решение. Главное, не отвлекаться и
не дать мыслям расползтись... Значит, когда в моем приборе
погасли элементарные частицы и до тех пор, пока в нем не по-
явилась метагалактика, я видел мир, где неприменимы понятия
"больше" и "меньше"? Именно там находится точка, где зубы
собаки касаются ее хвоста! Место спая великого кольца...
Кольцо, именно кольцо, а не линия, обоими концами уходящая в
бесконечность вселенной и бесконечность микромира. Тысячи
раз правы те мои коллеги, которые утверждали, что природа
устроена гораздо проще, чем мы думаем. Проще и хитрей. Поп-
робуем выразить все это математически. Итак, у нас есть
уравнение Дирака. Если волновая функ..." (Здесь из тетради
вырвано несколько страниц.)
"...тороплюсь окончить свои записи. Больше всего меня пу-
гает, что я не знаю, зачем и для кого их пишу. Иногда передо
мной встает лицо матери, и я забываюсь. Я начинаю рассказы-
вать ей, больной и ласковой, о самом волнующем и самом пе-
чальном. Маме нужно знать, как я жил эти годы, что ел и о
чем думал. И, точно боясь огорчить ее, я стараюсь меньше го-
ворить о страданиях и больше о надежде. Когда передо мной
встают лица друзей, я вспоминаю свой долг, и страницы покры-
ваются тензорами и вириалами. Я даже набрасываю эскизы уста-
новки, рассчитываю параметры процесса, нахожу оптимальный
режим. А потом... я вырываю листы, сжигаю их на застекленном
столе и превращаю ломкие сморщенные комочки в черный поро-
шок. На стекле после этого остается коричневатое маслянис-
тое, как от иприта, пятно, которое я вытираю платком.
Иногда я думаю о таких людях, как Уго и Иоганн, или о
спокойных, исполненных внутренней силы рабочих большущей ко-
пенгагенской верфи "Бурмейстр и Вайн". Над миром пронесется
беда, многих она прихватит с собою: правых и виноватых, не
будет Шикльгрубера и его шайки, может быть, в жернова исто-