"Михаил Емцев, Еремей Парнов. Идеальный ариец" - читать интересную книгу автора

Несколько минут он с недоумением смотрел на рисунок голо-
вы старухи, которую с таким старанием отделывал вчерашней
ночью. Ее не было. Не было старухи в старомодном чепце, со
старческими буклями и бесцветным взглядом.
Вместо этого на ватмане с величайшим искусством была
изображена голова бешеного волка. Налитые черной кровью
глазки смотрели на художника с беспощадной яростью. Между
острыми, как кинжалы, ушами торчала вздыбившаяся шерсть. Об-
разуя злобные морщины на носу, верхняя губа задралась, обна-
жив острые пирамидки зубов. В углах пасти белели мелкие
блестящие пузырьки пены.
Юлиус резко повернулся и вышел. На вопрос жены, что слу-
чилось, он отвечал:
- Пустяки.
Руки у него дрожали. Он почувствовал, что с этой минуты у
него начинается новая жизнь, не похожая на его прошлое бе-
зоблачное существование, жизнь тяжелая и страшная.
Он пытался остаться в стороне в тридцать третьем, ушел от
действительности в сороковом, втянул голову в черепаший пан-
цирь после разгрома. Теперь жизнь требовала у него ответа: с
кем вы, художник Юлиус Крюге?
Пытаясь сохранить и удержать ускользающее настоящее, ху-
дожник заперся с сыном в кабинете. Он посадил мальчика в
удобную и легкую позу и стал лихорадочно набрасывать его го-
лову.
Ему казалось, что все идет хорошо; объект рисунка был
знаком до последней черточки, до самого незаметного изгиба
волос. Эти миндалевидные глаза и шелковистые щеки Юлиус ри-
совал десятки раз. Автоматическим движением руки вывел при-
хотливый изгиб пухлых губ, в несколько штрихов расположил
легкие прозрачные тени.
Рисунок был готов, Крюге ручался за сходство и знал, что
рисунок получился.
Он сел в кресло, в изнеможении свесив руки. Сын стоял за
его спиной и смотрел на работу отца. И Крюге вдруг услышал
обиженный и возмущенный детский голос:
- Папа, ну что же это?
И тогда он увидел, что лицо ребенка на рисунке стало неу-
ловимо, чудовищно изменяться: рот и нос вытянулись вперед,
лицо покрылось шерстью, глаза сжались и превратились в ма-
ленькие горячие угольки.
- Волк!
Художник выбежал из кабинета. Обнимая плачущую жену, он
гладил трясущимися руками ее волосы и говорил:
- Ничего, Марта, ничего... Я надломился, но это пройдет,
мы разберемся.
Но "оно" не проходило, а разобраться было трудно. Что бы
ни делал в эти дни художник, к чему бы ни прикасались его
искусные пальцы, везде - на холсте, бумаге или картоне -
возникала отвратительная морда бешеного волка. Она произво-