"Михаил Емцев, Еремей Парнов. Море Дирака" - читать интересную книгу автора

голубые, а оранжевые. И запах...
Потом на всех вышках зажглись прожекторы, пулеметы взяли проволоку на
прицел, и ток отключили. Отключили, чтобы снять Лео Брунеса.
Пронзительно заклекотал звонок. Карстнер вздрогнул и шарахнулся в
сторону. Он чуть было не попал под трамвай. Грохочущий вагон пронесся
мимо. Но звон все стоял в ушах. Точно Крамер колотил в рельс, висящий на
аппельплаце.
Сумерки быстро сгущались. Зажглись фонари. Они мерцали в дрожащем
воздухе, как звезды. Появилась луна. Белый забор парка стал голубым. В
воздухе пахло бензином и гарью. Карстнер с наслаждением вдыхал этот
специфический городской запах. На углу, возле небольшой пивной "Трильби",
он увидел выползающий из парка трамвай. Сел во второй вагон и взял билет
до Баденхауза. Получив сдачу с трех марок, поднял воротник и сделал вид,
что дремлет.
Пока вагон тащился до Баденхауза, уже совсем стемнело. Карстнер видел в
окне свое полупрозрачное отражение, сквозь которое просвечивали уходящие
назад дома, улицы, каналы, мосты. Город выглядел глухим и темным.
Карстнер пересел на седьмой автобус. Свободных мест не было, и он сразу
же прошел вперед, к шоферу. Прижался лбом к стеклу. Ему казалось, что
чей-нибудь внимательный взгляд разгадает в нем хефтлинка. Но никому не
было до него дела. Многие выглядели теперь такими же усталыми,
равнодушными дистрофиками. За спиной шофера висела черная куртка из
эрзац-кожи, в карман которой был засунут сверток.
"С прискорбием и гордостью сообщаем, что ваш сын... пал смертью героя
за фюрера и рейх..." - автоматически прочел Карстнер изломанные строчки.
Смысл их не дошел до его сознания. Он только удивился, что есть мир, где
еще читают газеты и пьют кофе. Потом усмехнулся: "Желудевая бурда с
сахарином и "Фелькишер беобахтер", в который заворачивают черный хлеб с
лярдом".
Вошел инвалид в синих очках, с запорошенной пороховой синью щекой.
Какая-то женщина уступила ему место. Протиснулся к выходу фронтовик с
забинтованной головой. Задел локтем Карстнера. Извинился. Карстнер видел
все с кинематографической четкостью, но не мог отрешиться от странного
ощущения, что это происходит во сне или на дне моря.
- Малерштрассе! - объявил кондуктор.
Карстнер вышел. Его слегка поташнивало. Он несколько раз глубоко
вздохнул и огляделся. Стекла домов были крест-накрест залеплены полосками
бумаги. Над входом в бомбоубежище горела синяя лампочка. Мимо прошли два
старика с повязками противовоздушной обороны. На всей улице горел один
фонарь. Было тихо и безлюдно. Дойдя до перекрестка, Карстнер свернул
налево и пошел по Генрих Гиммлер-штрассе, бывшей Дрейкирхенштрассе. Каждый
шаг гулко отдавался в ушах. Лунные тени крыш ложились на асфальт
причудливыми косыми узорами. Темные окна мансард, узкий зазубренный силуэт
костела, трагическое переплетение безлистных ветвей - это напоминало
черно-белый эскиз декораций. "Принцесса Мален", - подумал Карстнер и вдруг
удивился. Он не мог вспомнить, откуда знает это имя... Принцесса Мален!
С громом распахнулась дверь. На асфальт упала широкая световая дорожка.
Зеркальные стекла подъезда осветились рыжеватой ночной радугой. Из
подъезда вышли два эсэсовских офицера. Один застегивал перчатки. Другой,
засунув руки в карманы шинели, покачивался с каблуков на носки.