"Кингсли Эмис. Счастливчик Джим" - читать интересную книгу автора

специалистом в этой области и не могу судить. - Он говорил все более
торопливо. - Я не могу судить, не правда ли, о ее достоинствах? Ведь если
кто-нибудь придет ко мне и спросит: "Какого вы мнения о статье молодого
Диксона?" - это будет пока что довольно бесцельным вопросом, поскольку я не
могу дать компетентного заключения о научной ценности вашей статьи. А вот
если бы она была напечатана в научном журнале, это могло бы... Ведь вы же...
Вы же сами не можете судить о ее достоинствах, не так ли?
"Как бы не так!" - подумал Диксон. Он отлично знал цену своей статье, и
притом с самых различных точек зрения. С одной стороны, статья его не
заслуживала ничего, кроме нескольких крепких и нецензурных словечек; с
другой - она была вполне достойным результатом того тупого и чудовищно
скучного подбора малозначащих фактов, который ее породил. И, наконец, она
целиком отвечала стоявшей перед ним задаче: сгладить "дурное впечатление",
которое он успел произвести в университете вообще и на своем факультете в
частности. Тем не менее он сказал:
- Нет, конечно, нет, профессор.
- А вы же сами знаете, Фолкнер, какое это будет иметь значение для вас,
если окажется, что ваша статья чего-то стоит. Вы меня понимаете, надеюсь?
Невзирая на то, что профессор ухитрился назвать его чужим именем
(Фолкнером звали его предшественника), Диксон отлично понял, что именно
имеет профессор в виду, и поспешил это подтвердить.
Как же все-таки получилось, что он произвел дурное впечатление?
Вероятно, все началось с того, что он нанес небольшое увечье профессору
английского языка в первые же дни своего пребывания на факультете. Этот
профессор, еще довольно молодой питомец Кембриджа, стоял на ступеньках у
входа в университет, когда Диксон вышел из библиотеки и, огибая угол здания,
наподдал ногой маленький круглый камешек, валявшийся на тротуаре. Камешек
описал дугу ярдов в пятнадцать длиной и, еще находясь в полете, встретил на
своем пути колено профессора. Диксон с ужасом и изумлением наблюдал краем
глаза за этой сценой. Спасаться бегством было бесполезно - все равно он не
успел бы никуда спрятаться. В то мгновение, когда камень пришел в
соприкосновение с профессорским коленом, Диксон повернулся к профессору
спиной и не спеша зашагал прочь, отчетливо сознавая, однако, что
представляет собой единственную видимую простым глазом субстанцию, которая
могла привести в движение спокойно лежавший на тротуаре камешек. Оглянувшись
через плечо, он увидел, что профессор английского языка, скорчившись,
подпрыгивает на одной ноге и смотрит ему вслед. Он понимал, что надо подойти
и попросить извинения, но, как всегда бывало в подобных случаях, у него не
хватило духу. А дня два спустя на первом же заседании факультета он проходил
позади стула архивариуса, споткнулся и опрокинул стул как раз в ту минуту,
когда ученый муж намеревался на него сесть. Катастрофу предотвратил
секретарь, который успел вовремя крикнуть что-то, но Диксон и по сей день не
мог забыть выражения лица архивариуса и его фигуры, застывшей в форме
вопросительного знака. А затем появилась работа одного из студентов Уэлча,
содержащая, вернее сказать, состоящая из довольно крепкой брани по адресу
исследования на тему огораживания общинных земель, автором которого, как
выяснилось, был один из бывших учеников того же Уэлча. "Я спросил его, кто
это мог засорить ему мозги подобным вздором, и он сказал, видите ли, что
почерпнул все это из ваших лекций, Диксон. Ну, тогда я как нельзя более
тактично объяснил ему..."