"Кингсли Эмис. Счастливчик Джим" - читать интересную книгу автора

познаний он постиг - или делал вид, что постиг - сущность схоластической
философии. Диксон читал, слышал и употреблял слово "схоластика" десятки раз
на дню, не понимая как следует, что оно значит, но делая вид, что понимает.
Однако ему было совершенно ясно, что он не сможет притворяться и дальше,
будто понимает значение этого слова и еще сотни других, если Мичи станет
приставать к нему с вопросами, станет что-то доказывать и о чем-то
рассуждать. Мичи ровным счетом ничего не стоило в любую минуту поставить его
в дурацкое положение - по крайней мере у него был такой вид. Конечно,
Диксону тоже ничего не стоило отделаться от Мичи, придравшись к
какому-нибудь пустяку - к непредставленной вовремя работе, например, -
однако ему не хотелось к этому прибегать, так как его мучил суеверный страх,
что Мичи способен нарочно, назло ему, заняться изучением средневековой жизни
и культуры. Значит, от Мичи необходимо отделаться, но только с помощью
учтивых улыбок и сожалений, а не пинком в зад, которого он заслуживает.
Поэтому Диксон сказал:
- Нет, нет, боюсь, что вы не найдете у меня особенно богатого материала
по этому вопросу. Боюсь, что труды Дунса Скота или Фомы Аквинского - не
совсем моя специальность. - "А может, следовало сказать - блаженного
Августина?"
- Мне думается, было бы очень увлекательно выяснить, какое влияние
оказывали на жизнь людей различные широко распространенные извращения и
вульгаризация схоластической доктрины.
- Бесспорно, бесспорно, - сказал Диксон, чувствуя, что у него начинают
дрожать губы. - Но не кажется ли вам, что это скорее тема докторской
диссертации, а не элементарного курса лекций?
Мичи некоторое время распространялся о том, какие, с его точки зрения,
могут быть тут "за" и "против", но, по счастью, вопросов больше не задавал.
Наконец Диксон выразил сожаление, что столь интересная и "содержательная
беседа должна прерваться, и они распростились у подножия холма в конце
Университетского шоссе. Мичи направился в общежитие, Диксон - в свой
пансион.
Торопливо шагая боковыми улочками, совсем пустынными в этот час, когда
рабочий день еще не закончился, Диксон думал об Уэлче.
Стал бы Уэлч поручать ему разработать специальную тему, если он не
предполагал оставить его преподавателем в университете? Будь на месте Уэлча
любой другой человек, на этот вопрос можно было бы с уверенностью ответить -
нет. Но, имея дело с Уэлчем, ни за что нельзя поручиться.
Совсем на днях, не далее как на прошлой неделе, то есть уже через месяц
после выбора специальной темы, Диксон слышал, как Уэлч толковал профессору
педагогики, "какого именно преподавателя" хочет он подыскать для факультета.
Минут пять Диксон чувствовал себя очень скверно, а затем Уэлч подошел к нему
и как ни в чем не бывало, самым бесхитростным и дружелюбным тоном начал
объяснять, каким образом должен Диксон построить работу с выпускниками в
будущем году. При воспоминании об этом Диксон скосил глаза, втянул щеки,
придав себе вид не то чахоточного, не то дистрофика, громко застонал,
пересек залитую солнцем мостовую и вошел в подъезд.
В прихожей на черном полированном столике возле вешалки лежало
несколько журналов и писем, полученных с последней почтой. Один конверт с
отпечатанным на машинке адресом предназначался для Элфрида Биз-ли -
преподавателя филологического факультета. Толстый коричневый конверт с