"Дмитрий Емец. Арина (рассказ случайного попутчика)" - читать интересную книгу автора

Пытаюсь поймать момент, когда вода будет голубой или хотя бы синей, но она
всегда или коричневатая, или черная, или чуть зеленоватая. На закате она на
несколько минут розовеет, а потом сразу темнеет.
Я щелкнул указательным пальцем и выстрелил в воду окурок. Он пролелел
по дуге и затерялся где-то.
- По-моему, в природе вообще не существует голубой воды. Разве что
где-нибудь на экваторе, - сказал я.
- Ты был там? - спросила она жадно.
- Не был. Был в Париже, в Швейцарии, в Ницце, но не на экваторе.
Она вздохнула с легкой завистью, и я дал торжественное обещание взять
ее за границу.
Мы сошли с Поцелуева моста и остановились.
- Ту-ту! Наш пешеходный пароход берет направление на Фонтанку! -
дурачась и подражая гнусавому голосу экскурсовода, провозгласила она.
Мы шли, и я рассказывал ей об отелях, в которых мы будем
останавливаться, о море, о жгучем испанском солнце, парижских булочных и
путанных римских улочках. Она слушала меня жадно, пытливо и постоянно
спрашивала: какого цвета там море? а небо? а пыль на дорогах? а какие сломы
камней на римских развалинах, темные или светлые? а чем пахнет ветер? Ее
вопросы меня удивляли, но я честно пытался припомнить светло-салатовая или
изумрудно-зеленая там трава и светлеет или пасмурнеет горизонт за закатах.
Наконец загнанный ее вопросами в тупик, я честно поднял руки над головой и
показал, что сдаюсь.
- Ну вот, и этого ты не знаешь! Значит, ты упустил главное! Упустил
цвета, упустил звуки и запахи! - сказала она укоризненно.
- Ну уж нет, запахов я не упускал! - шутливо возмутился я. - Я хорошо
помню, как пах порт в Копенгагене: дизельным топливом и рыбой. Где-то она у
них, по-моему, гнила.
Она засмеялась, а я вдруг во всех подробностях вспомнил огромный, с
торчащими кранами порт, где из доков сыпались искры сварки, тут же рядами
громоздились контейнеры, а между ними ездили кары и ходили грузчики в
оранжевых и желтых комбинезонах. Буксиры оттаскивали от берега перегруженный
паром, и все это под резкий неутихающий крик чаек, засмотревшись на которых
я ушиб ногу о ржавеющий, брошенный на берегу якорь.
- Ты любишь Финский залив? - спросил я.
Она честно задумалась.
- Там всегда можно рисовать волны. Я пробовала рисовать их такими, как
они есть, но у меня перестали брать картины. Они требуют, чтобы волны всегда
были темно-синими, а где-нибудь справа всегда торчало заходящее солнце или
хотя бы луна. И лучше, если вдали будет виден маяк. Тогда я плюнула и стала
штамповать одно и то же: две-три куцые сосны, кучу камней, залив и луну. И
они остались довольны.
- Они, это кто? - спросил я.
- В худсалоне. Я делаю для них простенькие виды Питера, они наценивают
на них и продают. Мне стыдно подписывать на них свое имя, и с той стороны
картона, где приклеивают бумажку, я пишу: Степан Иванов. Вид на Финский
залив в полдень или, допустим, за закате. Чем пошлее картина, тем быстрее
она почему-то продается.
- А почему Иванов?
Ее плечи презрительно дрогнули.