"Харлан Эллисон. Холодный друг" - читать интересную книгу автора

устроился на почту. Учился я на филологическом факультете, то есть по
окончании планировал заняться рекламой, пойти на телевидение или стать
журналистом. Понятно, что это была пустая трата времени. Я способен
достаточно ясно изложить мысль, но писателя из меня не выйдет. Не могу себя
заставить писать очень долго, меня охватывает очень сильный зуд. Да и слово
"очень" яупотребляю слишком часто.
Я бы с радостью поведал о себе что-нибудь исключительное, может быть,
героическое, но помимо факта своей смерти я мало чем отличаюсь от
большинства известных мне людей. От тех, которые были мне известны. Людей
больше нет. Но чтобы признать себя заурядной личностью, надо обладать
известными достоинствами. Я всегда носил одинаковые носки. Пару раз я
забывал залить бензин, пришлось тащиться с канистрой на заправку. Иногда я
манкировал своими обязанностями. Изредка допускал галантные жесты.
Ненавидел овощи. Интересовался путешествиями и историей. Но не преуспел ни
в том, ни в другом. Один раз летом съездил на Юкатан и прочитал много книг
по истории. И то и другое оказалось весьма скучным.
Хотелось бы написать, что я был особенным человеком, но это не так.
Мне тридцать один год, и я средний человек, черт бы меня побрал. Слышите,
средний, и нечего ко мне придираться. Я никто, ничтожество, вам и в голову
не приходило посмотреть на мое лицо, когда я протягивал вам марки из
окошка, вы, заносчивые свиньи! Вы никогда не обращали на меня внимания, ни
разу не поинтересовались, как мои дела, и даже не замечали, что я всегда
давал вам марки с аккуратно обрезанными краями, если это, конечно, не был
блок - многие коллекционируют блоки. Но вы ни разу не обратили внимания на
эту маленькую услугу!
Вот этим я был особенный: я заботился о мелочах.
А вы не обращали внимания...
Мне больше не хочется рассказывать о себе. Я повествую о том, что
произошло, а не о себе, тем более что я вам безразличен, так что нет смысла
говорить обо мне подробнее.
Пожалуйста, простите. Накопилось. Я извиняюсь.
И за то, что сквернословил. Я не хотел. Я лютеранин.
Я прихожанин церкви Всеблагого Господа в Уайт-СелфрСпрингз. Меня учили
не сквернословить.
Продолжаю о том, что случилось.
Я обошел по периметру весь кусок мира. Он был довольно грубо оторван.
Кто бы это ни сделал, кто бы ни уничтожил мир, сработано было топорно.
Улицы обрывались, телефонные линии уходили в никуда, в ряде случаев провода
свисали в пустоту, как рыболовные снасти.
Следует рассказать о том, что находилось за краем. Это походило на
снегопад зимой, мутный, с падающими, как снежинки, огоньками, разве что
было очень темно. Это и пугало, сквозь такую темнотy ничего не должно было
быть видно. Но я видел. Там царил ветер, хотя не дуло. Я не могу описать
это лучше. Постарайтесь представить. Не было ни жарко ни холодно, просто
приятно.
Так я проводил свои дни в бывшем Ганновере, совершенно один. И в моем
существовании не было ничего героического. За исключением первой недели,
когда я спас город от вторжения почти пятьдесят раз.
Это звучит внушительно, но уверяю вас, ничего особенного не произошло.
Первый раз это случилось, когда я возвращался по Мэйн-стрит из магазина,