"Евгений Елизаров. Исторические портреты (Петр I, Иоанн Грозный, В.И. Ленин) " - читать интересную книгу автора

эдиктов, присваивающих им какие-то полномочия, сколько метафизической силой
именно этого дарованного им достоинства.
Помпезное величие и пышность Версаля - необходимый элемент именно этой
возвышенной и красивой идеологемы: "небо-дворец" обязано затмевать собою
решительно все, что только есть на "земле". Титул "Король-Солнце" - во
многом тоже отсюда, поскольку здесь дело не только в величии и пышности,
новая мифология явно сквозит и здесь. Как Солнце пробуждает жизнь в природе,
так и король дает начало всему на согреваемой и освещаемой именно им
"земле". Только ему королевство окажется обязанным осмысленностью и
регулярностью своего бытия.
Правда все это будет позднее. Шестнадцатому же столетию еще очень
далеко до этой возвышающей государственную власть метафизики. Вместе с тем
шестнадцатый век - это не просто век свирепых гражданских войн, когда
взаимное ожесточение противоборствующих партий достигает своего апогея.
Вспомним, что к этому времени пережившая Возрождение Европа уже познала тягу
к героическим свершениям, к масштабным потрясающим земные пределы делам.
Деяния же земных титанов немыслимы без жертвенных гекатомб.
Девиз великой эпохи - это дерзание. Но, увы, - дерзание во всем, не
исключая и нравственных норм. Не забудем ведь и другое: ренессансный мир уже
вкусил едкой отравы макиавеллизма, и на долгое время "Государь", которому
уже вскоре после опубликования предстоит стать настольной книгой едва ли не
всех властителей, освободит их от ненужных угрызений совести.
Только не нужно думать, что именно Макиавелли внезапно открыл глаза
государственной власти. В действительности опальный флорентийский дипломат
лишь подытожил и систематизировал политическую практику, существовавшую,
наверное, во все века до него. Однако сведенная в единую стройную систему,
она вдруг предстала настоящим откровением для многих. Но, может быть, самое
главное, что содержалось в ней, - это впервые на весь цивилизованный мир
открыто заявленная принципиальная неподвластность политической сферы нормам
обычной человеческой морали. Политика в сочинении хорошо знавшего все ее
тайны мыслителя представала как некое особое исключительное ремесло, логика
которого имеет мало общего с логикой любых других занятий. Больше того, как
некая особая сфера человеческого бытия, которая имеет свои эксклюзивные
законы, проявляющиеся только и только в ней. Так, совершенно нелепо судить о
поведении червя по тем законам, которые управляют полетом птиц. Но точно так
же нелепо судить управляющего судьбами народов властителя по нормам той
обыденной морали, которой руководствуются ограниченные бытовой сферой земные
черви - ткачи, сапожники и даже причастные к самым сокровенным
государственным тайнам многомудрые чиновники дипломатических ведомств.
Высшие интересы государства не могли мешаться с земной пылью.
Осознававшая себя опричь общества, рано или поздно абсолютная власть обязана
была встать и опричь его нравственности. Так что в истории великих держав
тайны варфоломеевских ночей не могут быть объяснены одной только отсылкой к
преступному небрежению человеческой жизнью, которое зачастую свойственно
государственной власти. Простенькое это объяснение слишком наивно, чтобы
быть истиной. И короли, находившие развлечение в стрельбе по своим подданным
прямо из окон дворца, - это отнюдь не всегда нравственные уроды. Словом,
умосостояние любой эпохи - это весьма тонкая, но вместе с тем и чрезвычайно
властная материя, способная формировать очень сильные характеры.
Но сколь бы особой ни была сфера политического управления, обладатель