"Ольга Елисеева. Дерианур - море света " - читать интересную книгу автора

"Боже мой, Иван Иванович, что же вы такое говорите? -- Кровь
бросилась в лицо Потемкину. - И вы сними за одно? Как можно отчислить меня?
Кто же здесь тогда останется?"
Шувалов, видимо, собирался спешно ретироваться из университета, пока
его еще к чему-нибудь не понудили, но Шнейдер, почтительно склонившись
перед ним, прошептал:
-- Ваше сиятельство, еще четверо. Злостные устроители беспорядков.
Куратор обречено вздохнул и сделал знак звать остальных.

Президент Камер-коллегии Григорий Матвеевич Кисловский, мрачный, как
грозовая туча, оперся локтями на обеденный стол. Чего, конечно, никогда не
позволил бы себе, в другом состоянии духа. То, что хозяин дома перестал
следить за своими манерами, было дурным знаком. Прислуга, боязливо косясь
на него, поспешно убирала посуду.
-- Вон! -- Рявкнул Григорий Матвеевич. - Потом догребете!
Воспитанник молча сидел перед ним, глядя потускневшими, но сухими
глазами в гневное лицо благодетеля.
-- Встать! -- Заорал Григорий Матвеевич, когда дверь за лакеями
закрылась.
Потемкин вскочил.
-- Бездельник!
Сережа, сын Кисловского, ровесник Потемкина, уныло наблюдал за
происходящим из своего угла и старался придать лицу серьезное сообразно
обстановке выражение. Сколько бы он ни корчил сочувственные рожи, но в том,
что стихи и рисунки попали в руки университетского начальства, Гриц винил
именно его.
С некоторых пор Потемкин стал замечать, что младший Кисловский
невыносимо ревнует его за успехи на учебном и амурном поприщах, за то что
отец, крупный чиновник со связями, возлагает на небогатого, но одаренного
воспитанника больше надежд, чем на сына. А когда прошлой зимой сам Шувалов
забрал Грица в числе лучших учеников в Петербург для представления
императрице, Сережа не знал, куда себя деть от обиды. Масла в огонь подлила
еще и белокурая Анна Девиер, предпочитавшая за так целоваться с бедным
студентом, чем обменивать свои ласки на Сережины перстеньки и шелковые
ленты.
-- Сергей Григорьевич, извольте выйти, - тихо, но требовательно
заявил Кисловский. - Все, что здесь происходит, не имеет к вам никакого
касательства.
Сережа вспыхнул и поспешно покинул столовую.
"Странно, -- думал Потемкин, глядя на покровителя, -- даже сейчас мы
подумали об одном и том же". Ему было нестерпимо больно из-за того, что
Григорий Матвеевич так разгневан на него. Он любил и уважал Кисловского,
более того, знал, что сам Кисловский тоже любит и уважает его.
Лицо президента Камер-коллегии напряглось, он наклонился вперед и
навис над столом, как хищная птица. Исключенный студент подавил робость и
тоже уперся руками в стол. Если бы кто-нибудь видел их в этот момент, то
поразился тому, как они похожи. Оба всклокоченные, злые, готовые вот-вот
сцепиться. Кровь давала себя знать, Кисловский был двоюродным братом отца
Потемкина. Однако в памяти Грица всегда вспыхивало одно и те же
воспоминание, мешавшее ему объяснить внимание и заботу Григория Матвеевича