"Ольга Елисеева. Дерианур - море света " - читать интересную книгу автора

глазами в стену и машинально перебирал карандаши на столе. Сам Шувалов
никогда бы не решился никого выгнать, но его почти приперли к стене.
-- Изволите видеть редкую безнравственность этого недоросля, - зло
шипел профессор Девиер. - А вы его еще в прошлом году ко двору в
Санкт-Петербург возили.
"Ну ты-то, понятно, за Анхен мне глаза выцарапать готов. - внутренне
усмехнулся Потемкин. - Надо было в детстве свою толстощекую дочку
воспитывать, чтоб господам-студентам на шею не вешалась. А теперь можно
хоть пол университета исключить, все равно не поможет".
-- Ученики часто находятся в откровенном непослушании! -- Шнейдер
пришепетывал, и выходило довольно потешно. -- Свистят на лекциях, срывают
парики с преподавателей, отказываются писать под диктовку.
"Ты еще скажи, скажи причину, такого поведения, казнокрад несчастный!
Растащили себе все дрова, так что в классах зимой чернила замерзают и
пальцы крючит от холода - писать нельзя. Понабрали вас, невежд, учите черти
чему..."
-- Если это поношение профессуры не прекратится, мы все вынуждены
будем подать в отставку, покинуть Россию и отправиться домой, - вяло
заключил Шнейдер. Остальные профессора согласно закивали.
"Нужны вы кому-то дома, - хмыкнул Потемкин. -- Были бы хорошие
ученые, не поехали бы в нашу тундру, у нас же здесь медведи белым днем
людей на улицах едят, особенно немцев. Наживаетесь на нашей дикости, нам и
вас потерять - беда!"
-- В неповиновении этот у них зачинщик, - толстый палец Шнейдера
уперся в грудь студента.
"Дурак ты, ваша милость, хотя и профессор. Кто гуляет, да карикатуры
рисует, не бывает зачинщиком, ему просто лень".
-- Он уже больше полугода не ходит в классы! -- Девиер потряс
увесистой кожаной папкой. - У меня все журналы есть.
"А что мне у вас делать? -- Мысленно огрызнулся Потемкин. - Если я в
один год прошел курс пяти лет? Ведь за это же мне золотую медаль и дали.
Никто не подумал, а дальше-то что?"
Иван Иванович поднял на студента грустные глаза. "Ну что ж ты, брат,
так меня опозорил?" Ему приходилось решать, решать в пользу бездарных
нагловатых, самому ему смерть как наскучивших людей, без которых бы погибло
едва начатое дело. И он, куратор, чувствовал себя безвольным государем,
которому подсовывали пару-тройку смертных приговоров, а чернила уже капали
на лист с поднесенного пера. Мальчики были способные, быть может, гордость
будущей российской науки, но не о них речь. Вся сотня даровитых и серых,
знатных и безвестных студентов французского класса благородной гимназии
Московского университета то сдержанно, то открыто травила, смеялась и
презирала привезенных им, с такими усилиями купленных, уговоренных,
задаренных обещаниями преподавателей-немцев. Плохих, слов нет, плохих. Но
других-то не будет, пока эти вот крикуны не одумаются, не сядут за книги и
не выучатся у приезжих, а больше своим умом, хоть чему-нибудь.
-- Скажите, сударь, -- обратился Иван Иванович к понуро стоявшему
перед ним Потемкину, -- то, что говорит профессор Шнейдер, правда?
Студент молча кивнул. Капля сорвалась с пера - приговор был подписан.
-- Мне очень жаль, юноша, но вы своим поведением уже сами отчислили
себя из рядов славного российского студенчества. - куратор встал.