"Борис Екимов. Рассказы (Пастушья звезда, Путевка на юг, Ночь проходит)" - читать интересную книгу автора

- Дите... Погляди, как он на нее зырит. А она виляет перед ним. Шалава
она шалава и есть. Вроде моей. Тоже с одним связалась, а чтоб я не мешал?
меня упрятать. Но нет... - погрозил он пальцем. - Номер не пройдет.
Закипела вода в банке. Чифир высыпал пачку чая и глядел на темное
варево, принюхиваясь.
- Чифирнешь? - спросил он у Тимофея.
- Нет, нет...
- Ну гляди...
Чифир уселся на землю, откинувшись к дереву, подтянул баночку, жадно
нюхал. Тимофею сделалось не по себе, и он ушел в вагончик, стал устраиваться
на ночлег. А когда недолгое время спустя с полотенцем и мылом он вышел на
волю, Чифир уже словно подремывал, прикрыв глаза, и что-то бормотал. Тимофей
осторожно обошел его, горюя: "Беда, беда..."
Вечер был теплый. Алая заря отыграла на воде, и закатной стороне небо
светило нежной зеленью. Ярче дневного, сочней виделось займище на том
берегу, тополя и вербы с молодой листвою.
А здесь лежал тихий хутор в белой пене цветущих садов, Он. словно
дремал, уютно устроившись в ложбине меж высоких холмов. Вставали из белой
кипени колодезные журавцы и столбы с оборванными проводами. Ни собачьего
бреха, ни человечьего говора. Лишь голуби-сизари стонали по-весеннему
страстно да высоко в небе со щебетом носились лат сточки, обещая добрую
погоду.
Что-то знакомое чудилось Тимофею в этих домах, в могучих грушевых
деревьях, в мягких очертаниях холмов. Что-то знакомое, давнее. А может, то
разлука была виной, и теперь всякий клочок земли стал дорог.
С полотенцем через плечо пошел Тимофей вниз, по избитой овечьими
копытами дороге.
Над Доном висела вечерняя тишина. Похрустывали под ногами пустые
панцири улиток, их пестрая россыпь тянулась далеко вдаль. Вечерние берега
глядели в покойную воду, и стремились навстречу друг: другу в ясном
отражении займищные тополя и зеленые холмы с белыми меловыми осыпями.
Пролетела тяжелая гагарка, села на бугре и стала звать кого-то детским
жалобным плачем: "А-га-га! А-га-га!" Долгий крик ее отзывался эхом, потом
стихал. А она снова звала: "А-га-га! А-га-га!"
Тимофей обмылся, закурил и увидел поодаль, на берегу, склоненного над
удочками человека. Увидели угадал мальчика, сына хозяина. Рядом с ним
темнела машина, а мальчик сидел на корточках, замерев. Чернели хлысты
удилищ.
Тимофей, сам заядлый рыбак, хотел было подойти, но раздумал. Не по
нраву был ему хозяйский сынок, молодой, да из ранних. В машине за рулем, в
разговорах, всеми повадками он был Тимофею неприятен. Но теперь, в
сумеречной полумгле, он показался бесприютным и одиноким, даже кольнула
жалость. Хотя дело обычное: вечер, рыбалка - ребячья забава. Сам Тимофей и
до сей поры рыбалить любил.
В распадке меж холмами было уже темно. В доме хозяина горел свет. В
кошаре, стойлах и загонах было тихо. Лишь вздыхали коровы да мягкий топ
доносился от козьих и овечьих базов. Гремели цепями сторожевые собаки. Их
было три, огромные волкодавы.
В густеющей мгле, в тиши снова закричала гагарка: "А-га-га! А-га-га!"
Плач ее разбудил в душе давнее, и Тимофей разом понял, почему эта горстка