"Сергей Эйзенштейн. Монтаж (1938)" - читать интересную книгу автора

- Успокойтесь, сударыня,-- сказал ей Соболезнующий странник,--
небесное милосердие безгранично. И где-нибудь на свете найдется еще другой
мужчина помимо вашего мужа, с которым вы сумеете быть счастливой.
- Был такой,-- проплакала она в ответ,-- нашелся такой, но, увы... это
и есть его могила...".
Весь эффект рассказа на том и строится, что могила и стоящая рядом с
ней женщина в трауре по раз установленному трафарету вывода складываются в
представление вдовы, оплакивающей мужа, в то время как оплакиваемый на деле
оказывается любовником!
Это же обстоятельство использовано и в загадках. Пример фольклорный:
"Ворона летела, а собака на хвосте сидела. Как это возможно?" Мы
автоматически сопоставляем оба элемента и сводим их воедино. При этом вопрос
прочитывается так, что собака сидела яа хвосте у вороны. Загадка же имеет в
виду, что оба действия безотносительны: ворона летела, а собака сидела
на
своем хвосте.
Нет ничего удивительного, что у зрителя возникает определенный вывод и
при сопоставлении двух склеенных кусков пленки.
Я думаю, что мы будем критиковать не факты и не их примечательность и
повсеместность, а те выводы и заключения, которые из них делались, и внесем
сюда необходимые коррективы.
В чем же заключалось то упущение, которое мы делали, когда в свое время
сами впервые указывали на несомненную важность отмеченного явления для
понимания и освоения монтажа? Что было верного и что неверного в энтузиазме
наших тогдашних утверждений?
Верным оставался и на сегодня остается факт, что сопоставление двух
монтажных кусков больше похоже не на сумму их, а на произведение.
На
произведение - в отличие от суммы - оно походит тем, что результат
сопоставления качественно (измерением, если хотите, степенью) всегда
отличается от каждого слагающего элемента, взятого в отдельности. Женщина --
если вернуться к нашему примеру - изображение; черный наряд на женщине --
изображение, и оба предметно изобразим",. "Вдова" же, возникающая
из
сопоставления обоих изображений, уже предметно неизобразимое, новое
представление, новое понятие, новый образ.
А в чем состоял "загиб" тогдашнего обращения с этим неоспоримым
явлением?
Ошибка была в акценте, главным образом на возможностях сопоставления
при ослабленном акценте исследовательского внимания к вопросу материалов
сопоставления.
Мои критики не преминули изобразить это как ослабление интереса к
самому содержанию кусков, смешав исследовательскую заинтересованность
определенной областью и стороной проблемы отношением самого исследователя к
изображаемой действительности.
Оставляю это на их совести.
Думаю, что дело здесь в том, что я был пленен в первую очередь чертой
безотносительности кусков, которые тем не менее и часто вопреки себе,
сопоставляясь по воле монтажера, рождали "некое третье" и становились
соотносительными.