"Владимир Егоров. У истоков Руси: меж варягом и греком " - читать интересную книгу автора

вместе с "Повестью" возникало у тебя нечасто, но ты можешь в любой момент
покинуть нас и в любой момент вернуться обратно. Бэрримор откроет дверь,
скрывая зевоту под напускным выражением почтительности, я с трудом разлеплю
веки, подниму с пола выпавшую из рук "Повесть" и мы вновь неспешно поплывем
по ее страницам, укачиваемые волнами временных лет.
Надеюсь, мой терпеливый читатель, с которым мы уже одолели первую
вводную часть, "Замышления", что мы таким же образом успешно переплывем и
вторую часть наших совместных бдений - "Размышления", где легкое досужее
чтение "Повести" на первое и ни к чему не обязывающие размышления о
прочитанном на второе будут сдобрены доброй порцией сарказма на десерт.
Третья часть, "Измышления", где чтение как таковое отойдет на второй план, а
на первый выдвинутся авторские измышления и всякое пустобрехство, припасена
для больших энтузиастов разгадывания загадок старины глубокой, готовых
копаться вместе со мной под полами авгиевых конюшен истории, и я не обижусь,
если ты, мой малодушный читатель, к этому моменту потихоньку дезертируешь.
Вольному - воля. Надеюсь только, что расстанемся мы все же не врагами.
А теперь, мой измученный предисловием читатель, начнем "Повесть" сию...


ЗЛОСЛОВИЕ: РАЗМЫШЛЕНИЯ

(Потихоньку читаем и размышляем)

Собственно, мы уже начали, ведь первая фраза "Повести" и есть: "Так
начнем повесть сию".
Еще раз привлекаю твое внимание, мой рассеянный читатель, автор
настаивает на том, что написанное им произведение - это повесть. Правда,
повесть эта особая. Особенность проявляется уже в следующем предложении: "По
потопе трое сыновей Ноя разделили землю - Сим, Хам, Иафет".
Библейские персонажи - полноправные действующие лица "Повести". С одной
стороны, это естественно: для автора каждое слово Библии богоданно, все в
ней написанное - не просто реальная история человечества, а абсолютная не
подлежащая сомнению истина. С другой стороны, эта особенность исподволь
придает первой повествовательной фразе особое значение. Теперь она не просто
формальное начало повествования ab ovo3, такой зачин как бы задает общий тон
"Повести" как продолжению Библии, заставляет читающего настроиться на
восприятие всего написанного далее как не подлежащего сомнению a priori.
Невероятно просто и эффективно! Почти тысячу лет читающие "Повесть"
воспринимают ее текст как абсолютную истину, верят ей, если и не как
Священному Писанию, то хотя бы как летописи. И зря. Ведь это всего лишь
повесть...
"В Иафетовой же части сидят русь, чудь и всякие народы: меря, мурома,
весь, мордва, заволочская чудь, пермь, печера, ямь, угра, литва, зимигола,
корсь, летгола, ливы. Ляхи же и пруссы, чудь сидят близ моря Варяжского".
Небольшой нюанс, почему-то не удостаивавшийся внимания историков. В
перечне народов Иафетовой части мира два выглядят явно привилегированно:
русь и чудь. Прочие народы идут в куче как "всякие". Привилегированное
положение руси глаз не режет, а вот чудь рядом с ней выглядит столь странно,
что вновь хочется заглянуть в БСЭ. Заглядываем: "Чудь - название в
древнерусских летописях эстов (см. также Эстонцы) и родственных им