"Владимир Егоров. У истоков Руси: меж варягом и греком " - читать интересную книгу автора

обиняков говорит сама заставка "Повести": "Вот повести минувших лет, откуда
пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить..." (все подчеркивания
мои. - В.Е.).
Итак, "Повесть" - это повесть, однако не просто литературное
произведение, которое еще могло бы быть в той или иной степени
историографическим, но еще и апология, что с историографией никак не
совместимо.
На мой взгляд, "Повесть" вообще не следовало бы рассматривать в
качестве исторического источника, но я отдаю себе отчет, что мой взгляд - не
взгляд медузы Горгоны, а голос мой - отнюдь не труба иерихонская, и возопит
он в пустыне. Во-первых, слишком сильна традиция веры в "Повесть", понимания
ее как летописи. Эта традиция насчитывает века, она освящена милыми моему
сердцу энциклопедиями, размножена в миллионах экземпляров ненавистными
учебниками, прославлена велеречивыми панегириками академиков. Во-вторых, на
безрыбье и рак - рыба. "Повесть" была, есть и, по-видимому, навсегда
останется едва ли не единственным источником хоть каких-то сведений о начале
Киевской Руси. В этом ее значимость. Но безоглядно верить этим сведениям,
увы, нельзя. В этом ее коварство. Поэтому чтение "Повести" как исторического
источника - это труд сродни расчистке авгиевых конюшен.
В свою студенческую стройотрядовскую бытность довелось и мне поработать
Гераклом. Основным ударным объектом комсомольской стройки был совхозный
клуб, возводимый на околице центральной усадьбы, вспомогательным -
овощехранилище в соседней деревне. Кто-то додумался строить клуб на месте
заброшенного кладбища. Местные трудящиеся, освобожденные от работы советской
властью и даровой студенческой рабочей силой, толпились в легком подпитии
над котлованом и при очередной находке бренных останков их пращуров
сокрушенно вздыхали: "Не, не будет стоять. На костях - не будет". (Аборигены
не угадали: клуб устоял, с весенним паводком "уплыло" овощехранилище.) И
основной, и вспомогательный объекты хорошего заработка не обещали, поэтому
отрядное начальство с радостью ухватилось за калымную работу в отдаленной
деревеньке совхоза, где надо было сломать старый коровник. Сулившая
приличный заработок работа казалась легкой: ломать, как известно, - не
строить... Ха! Семь человек ударной бригады ломали этот чертов коровник две
недели, да так и не доломали. Нам пришлось вскрыть пять настилов, слоеным
пирогом покрывавших пол коровника! Что было в начинке этого пирога, думаю,
пояснять не надо. Мы весь день работали, обляпанные с ног до головы этой
начинкой, а вечером с трудом отмывали ее в соседнем прудике. Однако
специфический запах не поддавался зеленоватой маслянистой воде. Совхозные
псы шарахались от нас и зло облаивали наш след, а в столовой специально для
нас ввели отдельную смену. Но не было на нас печати прокаженных, нас
сопровождали всеобщие любовь и признательность - заработанные на коровнике
деньги шли в "общий котел" - и мы действительно чувствовали себя
совершающими подвиг гераклами.
Как давно это было! Сейчас под бременем лет и в глубинах скепсиса
знаний мне все труднее представлять себя героем. Слава богу, расписание
подвигов у меня не столь жесткое, как у Мюнхгаузена в исполнении Олега
Янковского, и я не обязан заносить расчистку авгиевых конюшен "Повести" ни в
еженедельник на рабочем столе, ни в реестр героических свершений. Поэтому
предлагаю, мой пугливый читатель, относиться к нашему совместному чтению как
приятному времяпрепровождению. Я буду стараться, чтобы желание бросать меня