"Е.Ефимов, В.Румянцев. Два года из жизни Андрея Ромашова (Повесть-хроника) " - читать интересную книгу автора

искусство народу, какие пьесы ставить... Он слушал, слушал, готов был
сидеть здесь вечно.
Андрей остановился: вот штука-то, даже не заметил, как у самых дверей
губчека оказался.


* * *

У городской тюрьмы в этот душный послеполуденный час не было ни души.
Лишь одинокий часовой тоскливо маячил у входа, на самом солнцепеке, но и
он время от времени скрывался в двери - видно, отдохнуть от нестерпимо
горячих лучей.
Лежать в густом бурьяне не жарко, но Андрею то и дело хочется встать,
перевернуться, почесаться. Вот, кажется, муравей пополз по руке. Ой, как
щекотно!.. Надоедливые мухи так и вьются вокруг, а шевелиться нельзя -
Золотухин строго-настрого запретил.
Когда, наконец, гады эти появятся? Нельзя же целую вечность здесь
лежать! А может, и не будет никого? Андрей скосил глаза влево. Никита снял
свою неизменную кожаную шоферскую фуражку и прикрыл голову огромным
лопухом. Дремлет? Нет, глаза открыты, смотрят на дорогу. И как у него
терпения хватает?
Сбоку послышался громкий шорох - кто-то из красноармейцев не
выдержал.
- Н-ну, вы что там? Как маленькие! - строго зашептал Золотухин.
- Да никакого ж терпения нет, - ответил за красноармейца Андрей. -
Лежишь как привязанный, и никого...
- А ты что думал: у нас только стычки, драки да погони с
револьвером... В ЧК работа, брат, потруднее и потоньше. Бывает, сутками
ждать приходится, да не в прохладе теплой, как сейчас, - в болоте, под
дождем, а то еще в мороз лютый... Ну-ка, ша!
Опять томительно, нудно потянулись минуты. Ужасно хочется спать!
Сколько событий за сутки... А беляки совсем близко стреляют. Наверное,
бронепоезд. Нет, ни в какие артисты он не пойдет. Сегодня же - нет,
сегодня не успеет, - завтра с самого утра пойдет и запишется добровольцем.
Прибавит себе года два-три - и все в порядке. К тому же ЧК все равно
уедет. Лесов сам сегодня на совещании объявил. Правда, сказал, что людей
надо сохранить, дел им предстоит еще немало, особенно когда вернутся. Но
его-то отпустят - хотя бы до освобождения Симбирска. Можно уговорить...
А как же тогда Наташа? Уезжает... Вот уж никогда бы не думал, что у
него с Наташкой будет любовь. Любовь? Ничего такого они друг другу не
говорили. Она сказала, правда, вчера: будет ждать его, только его. И он,
он тоже будет ждать ее...
А мама, как же мама? Что она на это скажет? Перед глазами всплыло
круглое, доброе лицо матери с темными, такими родными глазами. Нет, она
будет только рада. Вот отец - тут дело потруднее... Ну, да Андрей все
равно не уступит ни бабке, ни отцу. Пусть себе сидят в своем пятистенном
дому и хвастают, что своими руками его по бревнышку собирали. Пусть дрожат
за него! А он пойдет воевать за мировую революцию. И мама его поддержит, и
Наташка...
Эх, жаль только из города уходить. Город-то какой! Говорят, сам Ленин