"Илья Зверев. Чрезвычайные обстоятельства (Повесть) " - читать интересную книгу автора

шестым... Люди, Семен Ильич!..
В шахтной конторе - в маленькой комнатке с табличкой "Коммутатор. Вход
воспрещен!" - Люся-телефонистка, побледневшая и как-то осунувшаяся за
несколько минут, снова и снова чужим, отвердевшим голосом повторяла одни и
те же грозные слова. Всем, кому следовало по "аварийной диспозиции", столько
лет бесполезно пылившейся на стене, сейчас подавала она сигнал бедствия:
горноспасателям, тресту, горкому партии, медицине, чтобы мчались спасать;
прокуратуре, чтобы ехала расследовать и карать; кладовщику, потому что в
любую минуту мог потребоваться инструмент.
Квартира кладовщика не отвечала. Но шахтная телефонистка - это не
городская телефонная барышня ("Алло, алло, соединяю... Извините, не
отвечает")... Она обязана знать, где кого искать в ответственную минуту.
"Видимо, заночевал старый черт у племянника Пашки", - сообразила она.
Люся подбежала к двери и кликнула уборщицу:
- Андреевна, быстренько, пожалуйста, к Пашке Мордасову. Вытащи дядю
Васю!.. Чтобы бегом бежал сюда!
- Ладно, ягодка.
Старуха с сожалением посмотрела на недомытый пол, по которому
растеклись черные сверкающие лужи, швырнула тряпку в ведро и решительно
вытерла руки о передник.
Надо очень любить людей, чтобы согласиться служить уборщицей на шахте.
Каторжный труд - ежедневно скоблить и отмывать пол в нарядной, затоптанной
угольными сапожищами; оттирать голубые стены, к которым так любят
прислоняться усталые ребята в черных спецовках... Тяжко, ко всему тому, не
иметь сладостной привилегии всех уборщиц - покричать на нарушителей чистоты
или замахнуться тряпкой на начальство, топающее в калошах по свежевымытому
полу.
Тут люди не носят калош. Черная грязь на их вечно мокрых сапогах - не
грязь, а уголь. Уголь, ради которого люди в преисподнюю ходят - во тьму и
сырость.
Словом, Андреевна понимала и душевно чувствовала, что такое шахта, и
безропотно побежала на другой конец поселка будить загулявшего кладовщика.
В коммутаторную, похрустывая пальцами, вбежал Синица.
- Всех обзвонила? - глядя как бы сквозь Люсю, спросил он и, не
дожидаясь ответа, вздохнул: - Ах, черная пятница!
"Пятница"? Это слово бросило девушку в жар. Как же она забыла! Ведь с
полуночи уже пятница. И в эту пятницу, в ночную смену, на штрек должен был
идти Женька. Они уже неделю были в ссоре, но еще тогда, когда все было
иначе, он говорил Люсе: в четверг, мол, последний денек гуляю, а в пятницу,
в ночь, запрягаться.
Она умоляюще поглядела на Синицу:
- Арнольд Петрович... Пожалуйста... Кто там попал? Женька Кашин не
попал?
- Ах, господи, ничего я не знаю! - рассердился Синица. - Не могу я
больше здесь наверху, ведь там люди гибнут!
Как ей было не понять! Нет страшнее пытки для горняка, чем эта, -
сидеть дежурным на поверхности, когда в шахте беда.
- А Женька? Вы не помните случайно?..
- Ты всех обзвонила?.. Что они не едут! Они уже должны быть здесь.
За окном провыла не похожая ни на какую другую сирена горноспасательной