"Феликс Дымов "Слышу! Иду!"" - читать интересную книгу автора

преувеличены, экспрессивны. Однако неподдельны и неподменны. В общем, свои.
В искусстве торжествовала натура.
Потом появились микрофонные мальчики и девочки, актеры телевидения и
кино, чье мастерство усиливали оптика и акустика, страховали дублеры и
фонограммы. Без динамиков нынешний актер немеет. Без телекамеры, передающей
тончайшие нюансы мимической игры, современный артист с галерки выглядит
дебилом. В искусстве постепенно воцарился трюк.
Не то ли и с тобой, Гельвис? Аппаратура так укрупнила твои чувства,
что в расчете на усиление ты цедишь их микродозами. Это и есть первая
стадия потери себя - студийность. Без сенсообъективов и эмоусилителей весь
твой благородный облик просто манекен из папье-маше, а эмоции неразличимы
или хуже того - фальшивы. Скоро не только играть, жить без аппаратуры
разучишься, превратишься в автомат для изображения типовых переживаний, в
пособие к изобретенной тобой азбуке сценических движений. Руку ищешь, а сам
душу потерял. Доигрался, девушки шарахаются! Неужели к этому ты стремился,
Гельвис, - стать телеманекеном?!
Тяжело переставляя ноги, словно покрытие набережной внезапно сделалось
вязким, он пошел куда глаза глядят, на этот раз -абсолютно бесцельно.
Премудрый Вильям, хоть бы дождь пошел. Душно!

2

...И запах грез, и Мир, и Время - в омут!
Ни сонных утр. Ни новобрачных дней.
Когда два тела первый раз потонут
В водовороте черных простыней.
Черные простыни, белые ночи - первая брачная ночь... Простыни черны,
как коллапсар. Как черная магия. Как черная тоска.
И как черная работа.
Потому что стихи с недавних пор стали для нее работой.
Господи, до чего надоело быть все время оригинальной! Дома. На людях.
Перед зеркалом и экраном. И даже - вот как сейчас - наедине с тайпом. В
детстве она дичилась людей, жила под столом, читала, мечтала, вылезала
выдумывать, выдумывать, выдумывать... Для матери и брата. Для отца - в те
редкие минуты между хроноспусками, которые он дарил ей. Для подруг. Потом
для Тиля - разве мог он догадаться, что две комнаты и кухонный блок
"Самобранка" - это всего-навсего безразмерный подстольный мирок, для
приличия повзрослевшей? Но к тому времени она придумывала без натуги и
могла любого заговорить до самозабвения...
Она шумно встала - крупная, ширококостиая. Двумя руками оттянула у
горла кольчужный ворот свитера. Она не любила подделок - свитер связала из
пальмового волокна стодвухлетняя самоанка, другого такого не было на всем
земном шаре!
Стихи не шли. Но она привыкла к ежедневной выдаче в тридцать строк.
Биографы и издатели тоже привыкли - разочаровывать никого не хотелось.
Тридцать строк, три книжки в год, триста к концу жизни. Неплохая
арифметика. Она усмехнулась, любовно погладила ритуальную маску с планеты
Бэт-Нуар, посмотрела за окно. Кусок неба в белесых разводах и солнечных
блестках выглядел, как манная каша с подтеками подтаявшего масла.
Бесцветное небо в стеклянной банке. Бесцветные стихи за решеткой строк.