"Феликс Дымов. Эхо" - читать интересную книгу автора

расплачиваться за всех не хотелось. Да и не было уже рядом тех, с кем
ужинал. Однако вспоминать, что его долю внес солдат, было мучительно.
Элька проволок по коридору чемодан, столкнулся в тамбуре с попутчиками,
кивнул им на прощанье, справедливо рассудив, что остановиться теперь и
начать разбираться вдвойне неудобно. В конце концов, он никогда в жизни с
ними больше не увидится! Чувствуя спиной презрительную усмешку Николая,
коря себя за бесконечное свинство, сошел на серый перрон.
В аэропорту услыхал то, что и ожидал, что знал заранее: самолета на
Ленинград сегодня не будет. Однако внутреннее чутье убеждало: успеет, все
равно успеет...
Оглядел обложки старых журналов в киоске "Союзпечать". Долго считал
пассажиров в фетровых бурках. На всякий случай подошел к справочному бюро:
- Скажите, пожалуйста, из какого города я смогу сегодня вылететь в
Ленинград? Мама, понимаете, умерла...
Он не покривил душой, мама действительно умерла, правда, давно. Сказать
про друга показалось неуместным, не посочувствуют...
Женщина за окошком куда-то позвонила, порылась в книгах, сравнила
расписания авиалиний и предложила Омск. Эльдар подумал, как в бухгалтерии
примут отчет за командировку с неожиданным финтом
Караганда-Омск-Москва-Ленинград. Больше - хоть и говорят, что в несчастье
обостряется память, - ничего особенного не запомнилось. Вечером был дома.
И, едва поздоровавшись с женой, хотел бежать к Юрке. Таня удержала:
- Не надо. Он сейчас в церкви...
- ???
- Родители пожелали. Никто из нас не смог отговорить...
- Ну вот. Стоило через пол-Союза ехать!
Непонятное чувство вины, которое смутно уже поднималось в дороге, сейчас
захлестнуло и рвалось наружу. Эльдар понимал бессмысленность и неправоту
самобичевания и все-таки громоздил напраслину, не мог ничего поделать со
своим глухим подсознательным ясновидением на грани волшебства. А оно в
этот раз было жестоким: может, и правда ничего бы не случилось, будь он
здесь? Как он смел, как мог не помешать Юркиной смерти? Они обмывали
очередную Лешину звездочку в тот самый момент, когда Юрка делал последний
вздох. И отчаянно чокались чашками с кофе, поскольку единогласно
установили в гостинице "сухой закон". И у него, у Эльки, не дрогнула рука.
И ни капли не пролилось из чашки. И после громкого тоста не стала поперек
горла сушка. Будто все в мире осталось нормальным. Без Юрки!
Вот сам Юрка не дал себя обмануть повседневным диагнозом "грипп".
Удивительная силища - проницательность умирающего - заставила его написать
завещание и заложить в книгу, так что листок нельзя было не заметить в
случае смерти. Всего-то три дня болезни, исход которой Юрка предугадал,
породили документ, хоть и не заверенный нотариусом, но освященный
последним в жизни человеческим правом - волей уходящего: "Все рукописи
завещаю жене, стихотворение "Я черной ночью укололся" - матери. Поэму
"Цепь цепей" - Пленуму ЦК..." Такой он и был весь - противоречивый и
разбросанный, крикливо защищающий неизвестно от кого рабочее искусство и
отдававший себя перед смертью на суд ЦК, ни более ни менее...
И этого могучего парня, веселого безбожника, талантище и недотепу, завтра
отпевают в церкви. Ничего более нелепого придумать было невозможно...
Эльдар с трудом дождался утра. В Никольском соборе было сумрачно и тихо.