"Феликс Дымов. Сиреневый туман" - читать интересную книгу автора

и маленьким радужным пятнышком аккумулировался в центре затылка. Тело
потеряло вес. Руки и ноги поплыли в неуправляемом и бесплотном парении.
Пенистые пузырчатые огоньки - как шампанское на свету! - впитались в кожу.
Взлетел и опал сильный звук, распухая из высокого колющего тона в ужасающе
низкий ватный хрип. И ливень, огнепад, бездна всепоглощающего света
растворили мир и мозг.
"Сиреневый туман над нами проплывает, - родился откуда-то мысленный ритм.
- Все в мире поглотил сиреневый туман..."
Внутри и снаружи Лельки качалась сухая размягчающая дымка. Висел ровный
лазорево-фиолетовый туман. Воздух, осязаемый без удушья, не обжигал ни
губ, ни глаз. Густая, как в полуденную жару, истома скопилась на месте
несуществующего Лелькиного тела, окончательно похитив умение что-то делать
или хотя бы шевелиться,
- Свежа-а-тинку занесло-о! - прозвучал заунывный, как в анекдоте о
дистрофиках, синюшный голос.
Странно он прозвучал. Будто провибрировал в каждой клеточке утраченного
тела. И был, похоже, ее и не ее. Лелька напряглась. И бесконечно долго
отрывала голову от земли. Потом еще дольше поднимала веки.
Вокруг сидело множество людей. Они мерно и медленно раскачивались и то ли
пели, то ли жужжали, не разжимая губ. Слова были неразборчивы. Но гораздо
труднее воспринимался этот выворачивающий зевотой скулы ритм.
- Как ты попала сюда, дитя? - засасывающе долго пропел старик, глядя в
сторону и вверх на остановившееся в зените солнце.
Девушка тоже посмотрела туда. И ей не пришлось щуриться: солнце не пекло и
не ослепляло. И все же размягчающий свет проникал всюду. Ничто здесь не
отбрасывало тени.
- Как попала? - переспросила Лелька. - Просто гуляла. - И добавила для
убедительности: - С Динкой.
Старик беспокойно поворочал шеей. И продолжил свое нудное пение:
- У тебя несчастье? Или бедствия снизошли на Землю? Язва? Мор? Война?
- Ну, почему же?-Девушка пожала плечами. - Обычные дела.
- Не трудись говорить. Думай! - посоветовала молодая женщина ослепительной
мертвенной красоты.
Неразборчивый фон отодвинулся, распался на куски. И Лелька вдруг
догадалась, что слышит никакое вовсе не пение, тем более не жужжание, а
самые натуральные человеческие мысли. Мозг был набит чужими мыслями, они
гудели и жалились помалу, как осы в чемодане.
- Думай, думай, цыпочка! Напрягайся, я тебя почти не слышу! - синюшно
проверещала старушонка, подсовываясь ближе.
Лелька наморщила лоб и с таким зверским усилием принялась сосредоточивать
разбегающийся разум, что у нее заболело темя и вместе с челкой ходуном
заходили уши. Зато по рядам вокруг прокатилось движение, там довольно
оскалились и, потирая руки, потянулись к ней как к огоньку.
- Затлело-затеплилось!
- Греет! Греет, братцы!
- У, моя прелесть, сияет, словно тебе свечечка!
- Блесточками играет! -послышались выкрики в том же явственном и диком
темпе сна.
Но Лелька уже немного свыклась. И по мере того, как течение мыслей
делалось насыщенным, редким, глубоким, по мере вживания в ритм, разные