"Станислав Дыгат. Диснейленд " - читать интересную книгу автора

Но, уверяю тебя, Шиманяк глубже понял Толстого, чем все твои друзья-филологи
и завсегдатаи артистических кафе. И как бы наивно ни звучали его слова,
клянусь: современен он, а не ты. И все вы вместе - разгневанные бунтари из
разных клубов, винных погребков и обществ, монополизировавшие право на бунт,
хотя вам неведомо слово "борьба". Он - настоящий мужчина, хотя ваши
красотки, возможно, и не взглянули бы на него. Они не очень-то понимают, что
такое настоящий мужчина, так как все труднее различить какого вы пола.
Ты не хотела меня выслушать, Агнешка. Ну, что ж, дело твое! Пожалуй, я
не вправе обижаться на тебя. Ты небось рисуешь лица без носов и торсы с
глазами, где тебе понять меня. Подвести близкого человека, обмануть его -
это для тебя не имеющий значения пустяк. А если ты разочаруешься во мне и я
тебя обману, это тоже пустяк? Вот видишь! Ты, конечно, скажешь, что это
другое дело. Для тебя, но не для меня. В тот момент, когда я понял, что я
скотина, я сделался как бы другим человеком, дорогая. Больше того. У меня
появилась цель: никогда больше не быть скотиной. Как раз после того, как
стряслась беда с Шиманяком. Значит, это не пустяк, если он может так
воздействовать на всю человеческую жизнь. Я иногда спрашиваю себя: почему,
собственно, мне так чертовски хочется быть порядочным человеком? И не могу
ответить. Так же, как не знаю, почему на ринге я продолжал борьбу даже после
нокаутов, когда никаких шансов на победу не было, как не понимаю, почему,
соревнуясь в беге с более сильными противниками, я, смертельно вымотанный, у
самого финиша предпринимал еще одну, последнюю и тщетную попытку? Это,
разумеется, в прошлом. Теперь у меня нет достойных соперников. Но, чтобы
победить, мне и теперь приходится затрачивать не меньше усилий, чем прежде.
И часто я спрашиваю себя: зачем мне все это? Эти усилия и победы? Ведь мне,
если я не хочу быть скотиной по отношению к другим, не нужны успехи и слава.
Я сыт всем этим по горло. Но когда завязывается борьба, в действие вступают
иные законы. И что бы человек ни думал в обычное время, он повинуется этим
законам. Как-то я встретил у Артура Вдовинского одного типа с бородой.
Кажется, это был филолог или кто-то в этом роде. Он разглагольствовал о том,
что человечество гибнет. Не физически. Гибнет человечество, существовавшее
до сих пор, а на смену ему грядет другое, новое. Мы, независимо от того,
молодые мы или старые, принадлежим к этой гибнущей формации, и тут ничего не
поделаешь. Конечно, он развивал свою мысль более научно, но смысл был такой.
Этим он объяснял и психологическое состояние молодежи, и ее отношение к
жизни. Тогда я сказал, если мы, как формация, обречены на гибель, то лучше
погибнуть с честью, чем с бородой. Он спросил, что я имею в виду? Я ответил:
все прекрасное и возвышенное, чем на протяжении своей истории гордилось
гибнущее человечество. Те идеи, которые сейчас обесценены и осмеяны в
анекдотах о Завише Чарном* и Самосьерре,** а также искажены различными
ханжескими и лицемерными обществами и клубами. Вместо того чтобы отпускать
бороду и рассуждать о прекрасном и возвышенном, лучше вернуть им подлинную
ценность и погибнуть с честью, если гибель действительно неизбежна. Если же
мы не погибнем, я, как представитель рода человеческого, не буду чувствовать
себя обманутым оттого, что сохранил благородство. Он сказал, что это глупо и
что болтовня о благородстве в наше время не выдерживает никакой критики. Но,
подумав немного, он прибавил: "Впрочем, может, это не так уж глупо". Через
несколько дней я встретил его на улице без бороды, совершенно пьяного. Он
бросился мне на шею и сказал, что жаждет умереть за отчизну или погибнуть,
спасая утопающих детей, что ему всегда не хватало чего-то такого. Но он