"Владимир Яковлевич Дягилев. Доктор Голубев " - читать интересную книгу автора

затем его глаза беспокойно забегали.
- Потерял сознание, - сказал Голубев глухим голосом, - дыхание
остановилось.
- И пульса нет, - оказал майор Дин-Мамедов, тщетно стараясь отыскать
пульс.
Бойцову показалось, что и сердце Сухачева на мгновение остановилось,
перестало вздрагивать.
Николай Николаевич прикрыл рану марлевой салфеткой и еще не успел
проговорить ни слова, как Голубев подскочил к блестящей коробке, схватил
шприц, уже наполненный желтоватой жидкостью, надел иглу и сделал укол в руку
больного.
Все замерли. Второй хирург хотел поправить простыню, задел скальпель,
он упал и долго подпрыгивал, позванивая, на каменном полу.
Бойцов стиснул зубы, ему казалось, что звенит у него в голове.
Прошло несколько секунд. Сухачев порывисто вздохнул - простыня у него
на груди колыхнулась.
Голубев взял подушку с кислородом, приложил черную маску ко рту
больного. Раздалось легкое шипение. Сухачев вздохнул еще, еще раз.
Тогда Николай Николаевич снял с его сердца марлевую салфетку.
Сердце все так же вздрагивало.
Николай Николаевич поднес скальпель, помедлил.
"Ну!" - чуть было не выкрикнул Бойцов, невольно сжимая кулаки.
Он не уловил, что произошло дальше.
Сухачев охнул, из сердца полилась густая, зеленоватая масса.
- Лоток. Так... Теперь пенициллин будем вводить, - сказал Николай
Николаевич. - И вытрите меня, сестрица. - Он обернулся. Лоб и брови его были
покрыты крупными каплями пота.
А сердце Сухачева лежало на большой руке Николая Николаевича и уже не
вздрагивало, а билось. Билось с каждым ударом все сильнее, все энергичнее,
все веселее!

25

Сухачева после операции привезли в маленькую уютную палату, где стояла
всего одна койка. Он дышал жадно и глубоко, точно хотел надышаться за все
прошедшие мучительные [588] дни и ночи. Бледное лицо его потеряло синеватый
оттенок. В глазах снова появился живой блеск, выражение боли исчезло.
Возле Сухачева установили индивидуальный пост. Ирина Петровна
обратилась к начальнику госпиталя с просьбой разрешить ей продолжать
ухаживать за больным и получила разрешение.
Сухачев обрадовался, увидев возле себя знакомое лицо:
- Вы здесь, сестричка? Это хорошо.
- Здесь, Павлуша. Как чувствуешь себя?
- Ничего. Теперь жить можно.
Он был еще очень слаб и говорил тихо, но охотно, как человек,
стосковавшийся по разговору.
- Тебе удобно?
- Нормально.
Он полулежал в кровати, обложенный со всех сторон подушками.
- Нужно тебе чего?