"Владимир Яковлевич Дягилев. Змея и чаша " - читать интересную книгу автора

Э-эх! Полжизни я готов отдать,
Чтоб Софу увидать.
Софочка, где вы теперь?


13

Происходит событие исключительное: слушателям поучают раненых. Для
лечения, для опеки. Научно это называется - курация. Первый практический
контакт с подопечным.
Двадцать парней в белых халатах с серьезным видом идут за ассистенткой,
как утята за уткой. Сейчас их пустят воду. Сейчас им плыть. Плыть
самостоятельно. [29] Высокая ассистентка со светлыми глазами и с ранней
сединой в волосах заглядывает в палаты и называет по бумажке слушателя.
- Вот ваш раненый. Это ваш. Вы возьмите того, у дальнего окна.
Очередь Сафронова. На кровати лежит круглолицый, бритоголовый человек,
до плеч укрытый легоньким серым одеялом. Он широко улыбается, и на его
полных щеках появляются ямочки.
- Это - Михаил Алексеевич Гридин, - говорит ассистентка и не
удерживается, по-матерински кладет руку на голову раненого.
Сафронов кивает и некоторое время молчит, не зная, с чего начать
разговор. Совсем не таким он представлял себе своего первого раненого. Он
виделся Сафронову страдающим, болезненным, бледным, худым, требующим
постоянного внимания и помощи. А этот полнее его, жизнерадостнее, как будто
он не в госпитале, а в доме отдыха после мертвого часа.
- Здравствуйте, - наконец произнес Сафронов и, оглядевшись, не найдя
табуретки, сел на койку. - Моя фамилия Сафронов. Я буду вас курировать. Ну,
лечить.
- Это очень даже хорошо, - отозвался раненый. - Мы вам благодарны.
- За что же? - удивился Сафронов.
- Вы теперь вроде личным врачом будете, вроде как персональный генерал
для солдата. - Михаил Алексеевич улыбнулся, покосился по сторонам, ожидая
одобрения, но почти на каждой койке сидели "персональные генералы", и
раненые были заняты ими...
Сафронов окинул взглядом палату. Госпиталь разместился в бывшей школе.
Палата была обычным классом. Только вместо парт стояли попарно, вплотную
друг к другу, койки. Между ними тумбочки. Он заметил, что его Михаил
Алексеевич был, пожалуй, самым здоровым и жизнерадостным на вид.
- Так что? - с той же приятной улыбкой спросил раненый. - Свою историю
сказывать?
- Да, да, - подтвердил Сафронов. - Слушаю.
- Да вот, ранило, - произнес Михаил Алексеевич и резким движением руки
отдернул одеяло.
Правая нога, толстая, как бревно, до самой поясницы в гипсе. Гипс успел
пожелтеть от времени, метки, написанные химическим карандашом, поблекли.
Из-под одеяла пахнуло несвежим запахом давно не мытого тела и едва уловимой
гнилью, [30] Сафронов тотчас припомнил слова профессора: "Неприятные запахи
вас будут сопровождать всю жизнь, к ним нужно привыкнуть, как к неизбежной
атмосфере вашей профессии".
Некоторое время Сафронов смотрел на эту толстую ногу, по сравнению с