"Марина и Сергей Дяченко. Ведьмин век (1 редакция) " - читать интересную книгу автора

От приземистого неприметного жилья, наполовину скрытого теперь
туманом, тянуло запахом дыма.
Он перевел дыхание. Расстегнул ремешок наручных часов, засунул их
глубоко в карман, помассировал запястье; в последний раз огляделся вокруг -
и взялся за работу.
Чистый огонь рождается только так - трением дерева о дерево.
Чистая ватра поднимется до неба, и тогда на несколько коротких часов
человек окажется в безопасности. Потом огонь прогорит - и надо будет до
утра сторожить горячие угли, чтобы та не явилась.
Впрочем, та может прийти и теперь. Теперь, когда он за работой и
беззащитен; она уже почуяла угрозу, исходящую из его рук, и, возможно,
нервно принюхивается, водя носом из стороны в сторону, ловя дуновения
ветерка, запахи...
А может быть, она уже спешит сюда; человек снова оглянулся - и утроил
усилия.
То, что он делал, носило на себе печать негласного запрета - но разве
у него был другой выход?
Разве он умел защитить себя иначе - себя, своих детей, свою скотину,
свой дом?
Пусть живущие в деревне откупаются. Пусть пытаются ее задобрить. Но
он, чьи предки годами не сходили в долину, чьи предки не ложились рядом с
людьми на кладбище, а только здесь, на горе, у дома, в одной ограде... Он
никому не станет кланяться. Он поможет себе сам.
Дым поднимался из-под его рук, еще немного: если ведьма не явится
сейчас - значит, он почти победил.
Дым. Сладостный запах дыма. Быстро произнесенная ритуальная фраза,
щепотка земли и щепотка соли - вот оно, чистое пламя...
Несколько секунд он блаженно отдыхал, потом поднялся и подбросил
хвороста. Огонь трещал, разгораясь, извергая синие узловатые клубы. Чистый
огонь. Рано утром он проведет через остывшие угли детей - и они будут
здоровы. Проведет корову - и дети будут сыты... И пройдет сам. И зашьет
черный уголек в мешочек, и повесит себе на шею, и, встретив ее, смело
посмотрит в глаза...
Он вздрогнул. Ему показалось, что искры, устремляющиеся в темно-серое
небо, летят не так.
Здесь? Она здесь? Или ему померещилось?
Он до боли в глазах оглядывал темнеющую гору, и дальние склоны, и
ближние стволы; искры сыпались теперь как надо. Значит, померещилось.
Значит, подождем...
Он уселся снова. И сцепил пальцы на рукояти острой, древней, как
смереки, бартки.
Ватра горела. Гибкий оранжевый язык вылизывал небо; человеку казалось,
что мир вокруг чернеет, не в силах соперничать в красках с чистым огнем.
Что он слепнет, что в глазах его пляшут огненные круги, что в мире нет
ничего, кроме этого обволакивающего, дающего силу света.
Он опустил веки, и желтый свет сменился ярко-красным.
Где-то ухал филин и возились под корнями мыши; человек смотрел на
красный круг, горящий на внутренней поверхности его век, и видел, как среди
яркого белого дня по крутой тропинке с трудом взбирается его жена,
беременная младшим сыном. Он смотрел, как осторожно она ставит отекшие