"Марина и Сергей Дяченко. Ведьмин век (новая редакция 2000 г.)" - читать интересную книгу автора

Мягкое закатное небо. Примиряющие голоса цикад.
- Дюнка...
Он не нашел слов.
Возможно, он хотел сказать, что непростительно привык к ее любви. Что
слишком часто позволял себе высокомерно отмахиваться - приходи завтра. Что
она была для него наполовину вещью, наполовину ребенком. Что он не знает,
как себя наказать. И поможет ли самое страшное наказание...
И тогда он сказал то, что счел нужным. Что считал единственно
правильным и естественным.
- Дюн, я клянусь тебе никогда и никого, кроме тебя, не любить.
Ветер ли тронул верхушку темной кладбищенской елки? Или Дюнка,
смотревшая ОТТУДА, бурно завозмущалась, затрясла мокрыми волосами,
возмущенно вздернула заострившийся нос?
- Я сказал, - прошептал он неслышно. - Прости.
За спиной у него треснула ветка. Он напрягся, медленно сосчитал до
пяти - и обернулся.
Он не запомнил всех, кто был на похоронах, - но почему-то был уверен,
что именно этого старика там не было. Мятый темный костюм, разбитые
ботинки - может быть, кладбищенский сторож?.. У бродяги, промышляющего
пустыми бутылками, определенно не может быть такого волевого лица. И такого
ясного взгляда.
- Я лум, - сказал старик, будто отвечая на беззвучный вопрос. - Не
беспокойся.
Лум. Утешитель на кладбище. Говорят, что ремесло это происходит от
какой-то забытой ныне веры. От служителей, когда-то находивших слова для
самых больных, самых обескровленных потерей душ. Родители Дюнки не прибегли
к услугам лума, гордо не пожелали делить ношу собственного горя; возможно,
старик решил, что отбившийся от процессии Клав станет его клиентом.
- Нет, - Клав отвернулся. - Спасибо, но... Я не верю во все это. Мне не
надо. Я сам.
- Во что ты не веришь? - удивился старик.
- Я хочу быть один, - сказал Клав шепотом. - С... ней. Пожалуйста,
уйдите.
- Ты не прав, - старик вздохнул. - Ты не прав... но я уже ухожу.
Только...
Клав досадливо поднял голову.
- Только, - старик пожевал губами, будто пытаясь на вкус подобрать
нужное слово, - ты... делаешь, что делать нельзя. Ты ее тревожишь и зовешь.
Ты ее держишь; тех, кто принадлежит ТОМУ миру, ни в коем случае нельзя
тащить СЮДА. Нявки...
Клав дернулся:
- Уходите.
- Прощай...
Черные еловые ветки дрогнули, пропуская неслышно уходящего лума.
Клавдий Старж, шестнадцатилетний мальчик, считающий себя мужчиной, остался в
одиночестве.
С Дюнкой.

* * *