"Марина и Сергей Дяченко. Судья." - читать интересную книгу автора

- Что если я попрошу? - Повторяет Лидия решительнее.
Я рассказываю ей о том, как я мою цистерны. Она удивляется, но желает
слышать другое:
- Вы не хотите рассказать мне, что случилось с той женщиной?
Я спрашиваю,- кого Лидия имеет в виду.
- Я знаю больше, чем вы думаете, - говорит она загадочно. - Та женщина,
которая вроде бы убила своего мужа. И которую вы приговорили к повешению...
Помните?
- Конечно, - говорю я. Лидия воодушевляется; ее щеки, и без того яркие,
наливаются краской под слоем загара:
- Вы в самом деле верили, что она виновна? Или просто сводили с ней
счеты?
- Какие счеты? - удивляюсь я.
- Она была богата, она была аристократка, она держалась высокомерно... Вы
уже тогда знали, что она невиновна? Но думали, что правда так и не
вскроется?
Я молчу.
- А если бы это была я, - говорит Лидия почти шепотом, - если бы я сидела
на скамье подсудимых... Вы могли бы приговорить к повешению меня?
Она уже не лежит на песке - она сидит, уставившись на меня, и сердце ее
бьется так часто, что с груди и плоского живота срываются прилипшие
песчинки. Кто-то говорил мне, что женщины любят жестоких мужчин - пока эта
жестокость направлена на кого-то другого. Может быть, это правда. Я не могу
считать себе экспертом в области женской психологии.

* * *

Я перегрелся на солнце - с непривычки. Лежу в прохладном номере,
поглядываю в телевизор - он работает без звука. На одном канале - неслышный
боевик, на другом - клип модной певички, она лежит в огромном коробе с
малиной и, как рыба, открывает перемазанный соком рот. На третьем -
животные, их я смотрю дольше всего. На четвертом - новости спорта; я
успеваю увидеть изумрудное поле, вратаря в белой майке с приставшими
травинками, исходящий страстями стадион, потасовку на трибунах... Нет, не
потасовку - настоящую кровавую драку...
Переключаю канал на животных.
Деликатно постучавшись, является доктор.
Ему под сорок, он респектабелен. У него очень мягкие, очень белые руки,
он пахнет дорогим одеколоном. Он меряет мне давление и озабоченно качает
головой; он предлагает сделать мне укол, от которого я сразу почувствую
себя лучше.
Я соглашаюсь.
Он принимается искать лекарство в своем сундучке; сундучок тоже
респектабелен, но пахнет уже не одеколоном, а дезинфекцией. В просторном
нутре его полно облаток и ампул с яркими этикетками; доктор чуть
отворачивается, пряча лицо. Я вижу только ухо, маленькое аккуратное ухо,
сперва пунцовое, как закат, и через несколько секунд мертвенно-бледное.
Он поворачивается ко мне. В его руке готовый шприц; он улыбается. Улыбка
неестественная.
Я не меняю позы. Не напрягаю ни единой мышцы.