"Марина и Сергей Дяченко. Судья." - читать интересную книгу автора

брошенного в ванну включенного фена. Третий самым выгодным способом
полагает банальный яд. Сходятся только в одном; первой испытуемой должна
быть женщина, с которой я обязан флиртовать.
Я охлаждаю их пыл. Никакого флирта, говорю я, в первоначальных условиях
не значилось. Я согласен искупаться и, может быть, немножко покататься на
водных лыжах; их дело, как мастеров конфликта, создать вокруг меня сюжетное
напряжение.
Они пытаются спорить. Я выразительно гляжу на Георга, и Георг их уводит.
Я провожу упоительный вечер в одиночестве - на балконе, глядя на море, с
бокалом хорошего вина; уже перед сном оказывается, что милая девчушка-
горничная подкинула мне в постель скорпиона. Я так огорчаюсь, что даже не
говорю ей наутро, что нашел его.
Пусть думает, что смертоносное насекомое таинственным образом само
убежало.

* * *

День пятый.
Лидия - дочь миллионера. Она лежит на золотом песке и слушает мою
историю.
Ей восемнадцать; разумеется, она падка на все блестящее. Обожает
экзотику; она сама подошла ко мне на пляже. В ее глазах я - самая
экзотичная экзотика из всех возможных.
- Почему вы избегаете общества? - спросила она тогда, в самую первую нашу
встречу. - Почему вы не отдыхаете на таком милом пляже, а ходите на камни,
где никого нет?
Я ответил ей совершенно честно: я опасаюсь, что при очередном покушении
под пули могут попасть совершенно невинные люди.
Ее зрачку расширились. С этого момента мы стали друзьями.
- Здесь надежная охрана, - говорит Лидия всякий раз, когда я напоминаю,
как опасно находиться со мной рядом. - Никаких головорезов. Все совершенно
спокойно.
Я мог бы рассказать ей о скорпионе под одеялом. Или о том, как ко мне в
спальню влез через окно (двенадцатый этаж!) здоровенный парняга-лифтер. Или
о том, что от кофе сегодня утром пришлось отказаться, потому что туда
набросали всякой гадости...
Но я молчу. Иначе она вовсе от меня не отлипнет. Опасность зовет ее, как
верховья реки - лосося на нересте; она лежит на золотом песке, и ее кожа
кажется золотой. Ей восемнадцать.
- А сколько вам лет? - спрашивает она.
Я думаю; следует ли врать ей. Говорить правду не хочется, поэтому я
отвечаю витиевато:
- Не так много, чтобы умереть. Не так мало, чтобы быть наивным. Она
смеется:
- Вам должно быть уже под шестьдесят, ведь тридцать лет назад вы уже были
судьей... Вам неприятно рассказывать? Что если я попрошу?
Я пожимаю плечами. Смотрю на свои руки; теплый песок течет между
пальцами.
Операторы долго искали, куда пристроить микрофон, когда я буду в плавках.
По счастью, у меня на груди очень густая, все покрывающая растительность.