"Фридрих Дюрренматт. Судья и палач [D]" - читать интересную книгу автора

толкового". Одет он был торжественно, во все черное: на десять часов были
назначены похороны Шмида. Он не мог не пойти на них, и это и было причиной
его скверного настроения.
В начале девятого появился фон Швенди, но не у Берлаха, а у Луща,
которому Чанц только что доложил о событиях минувшей ночи.
Фон Швенди принадлежал к той же партии, что и Лутц, к консервативному
либерально-социалистическому объединению независимых, усердно продвигал
последнего по службе и после банкета, устроенного по окончании закрытого
совещания правления, был с ним на "ты", хотя Лутц и не был избран в
Большой совет; ибо в Берне, заявил фон Швенди, совершенно немыслим
народный представитель, которого звали бы Луциусом.
- Это в самом деле возмутительно, - начал он, едва его толстая фигура
появилась в дверях. - Что тут творят твои люди из бернской полиции,
уважаемый Лутц?!
Убивают у моего клиента Гастмана собаку редкой породы, из Южной
Америки, и мешают культуре, Анатолю Краусхаар-Рафаэли, пианисту с мировым
именем. Швейцарец невоспитан, лишен светскости, у него ни капли
европейского мышления. Три года рекрутской школы - вот единственное
средство против этого!
Лутц, которому было неприятно появление его товарища по партии и
который боялся его нескончаемых тирад, предложил фон Швенди кресло.
- Мы запутаны в весьма сложном деле, - заметил он нерешительно. - Ты
ведь сам знаешь это, а молодой полицейский, которому оно поручено, по
швейцарским масштабам может считаться довольно способным человеком. Старый
комиссар, участвовавший в этом, отслужил уже свое, это верно. Я сожалею о
гибели такой редкой южноамериканской собаки, у меня у самого собака, и я
люблю животных и произведу особое, строгое расследование этого инцидента.
Беда в том, что люди совершенно невежественны в области криминалистики.
Когда я думаю о Чикаго, наше положение рисуется мне прямо-таки безнадежным.
Он запнулся, смущенный тем, что фон Швенди молча уставился на него,
потом начал снова, но уже совсем неуверенно, что хотел бы узнать, был ли
покойный Шмид в среду гостем его клиента Гастмана, как на некотором
основании считает полиция.
- Дорогой Лутц, - возразил полковник, - не будем морочить друг другу
голову. Вы в полиции отлично обо всем информированы, я ведь знаю вашего
брата.
- Я вас не понимаю, господин национальный советник, - смущенно
воскликнул Лутц, невольно возвращаясь к обращению на "вы"; говоря фон
Швенди "ты", он всегда испытывал неловкость.
Фон Швенди откинулся в кресле, сложил руки на груди и оскалил зубы -
этой позе он, собственно говоря, был обязан и как полковник и как
национальный советник.
- Любезный мой доктор, - произнес он, - я действительно хотел бы,
наконец, узнать, почему вы так упорно навязываете этого Шмида моему
славному Гастману.
То, что происходит там, в Юрских горах, полиции совсем не касается, у
нас ведь еще не гестапо.
Лутц был огорошен.
- Почему это мы навязываем твоему совершенно неизвестному нам клиенту
убитого Шмида? - спросил он растерянно.-И почему это нас не должно