"Маргерит Дюрас. Боль " - читать интересную книгу автора

Я не помню его рядом с нами во время нашего пребывания в Савойе. Он
окружен посторонними, он еще одинок, не говорит, о чем думает. Он замкнут и
мрачен. Однажды утром, на краю дороги - огромный заголовок в газете:
Хиросима.
Похоже, что он хочет все кругом разбить, что он ослеплен гневом, через
который ему надо пройти, чтобы быть в состоянии снова жить. Кажется, он
заговорил с Д. после Хиросимы, Д. - его лучший друг. Хиросима, наверно,
первое внешнее событие, которое он заметил, которое различил за пределами
собственной жизни.
Другое воспоминание: он на террасе кафе "Флора", это еще до Савойи.
Много солнца. Он захотел пойти во "Флору" - "посмотреть", как он
сказал.
Официанты подходят поздороваться с ним. В этот момент - эта картина и
сейчас у меня перед глазами - он начинает кричать, колотить палкой об пол.
Я боюсь, что он станет бить стекла. Официанты смотрят на него,
потрясенные, чуть не плача, не говоря ни слова. Потом он снова садится и
долго молчит.
Прошло еще некоторое время.
Это было в первое мирное лето, в 1946-м.
Это было на пляже в Италии, между Ливорно и Ла-Специа.
Год и четыре месяца прошло с тех пор, как он вернулся из лагеря. Он уже
много месяцев знает о сестре, знает о предстоящем разводе.
Он здесь, на пляже, смотрит на идущих мимо незнакомых людей. В картинах
его смерти, преследовавших меня в Париже, когда я ждала его возвращения из
Германии, первыми умирали его глаза и то, как он смотрит, как щурится, чтобы
лучше видеть. Иногда он надолго замолкает, вперив взгляд в землю. Он не
может смириться со смертью своей сестры: двадцати четырех лет, слепая, с
обмороженными ногами, в последней стадии туберкулеза, она была вывезена
самолетом из Равенсбрюка в Копенгаген и умерла в день прибытия, это был день
перемирия. Он никогда не говорит о ней, никогда не произносит ее имени.
Он написал книгу, в которой попытался рассказать о том, что пережил в
Германии, он назвал ее "Род человеческий". После того как он написал ее,
отредактировал, опубликовал, он больше не говорил о немецких
концентрационных лагерях. Он никогда не произносит этих слов. Никогда. И
никогда не упоминает о своей книге.
В тот день дул либеччо.
Под этим ветром, под этим солнцем мысль о его смерти исчезает.
Я лежу рядом с Джинеттой. Мы вскарабкались по склону пляжа и забрались
поглубже в камыши. Мы разделись. Мы вышли из моря, освеженные купаньем,
солнце обжигает, но не может одолеть эту свежесть. Кожа хорошо защищает. Я
вижу, как у меня под кожей, во впадинке меж ребер бьется мое сердце. Я хочу
есть.
Остальные на пляже. Они играют в мяч. Все, кроме Робера Л. Он пока не
играет.
Над камышами видны белоснежные склоны мраморных карьеров Каррары. Над
ними высятся горы ослепительной белизны. С другой стороны, поближе, как раз
над устьем Ла Магры виднеется Монте Марчелло. Селения не видно, только холм,
заросший фиговыми деревьями, и на самой вершине - темные бока пиний.
Мы слышим, как они смеются. Особенно Элио. Джинетта говорит:
"Послушай-ка его, он совсем как ребенок".