"Маргерит Дюрас. Боль " - читать интересную книгу автора

зеленое море, бледно-оранжевый пляж, песок. В моей голове гуляет солоноватый
ветерок, от которого путаются мысли. Я не знаю, где он в тот момент, когда я
вижу море, но знаю, что он жив. Что он тоже дышит где-то на земле. Я могу,
значит, лежать на пляже и отдыхать. Когда он вернется, мы поедем к морю, к
теплому морю. Это будет для него самым большим удовольствием, и к тому же
это очень полезно. Он приедет, пойдет на пляж, он будет там стоять и
смотреть на море. А мне хватит и того, что я буду смотреть на него. Я ничего
не прошу для себя. Прижаться головой к оконному стеклу. Кажется, я в самом
деле плачу. Одна из шестисот тысяч, которые плачут. Человек у моря - это он.
В Германии ночи были холодные. Здесь, на пляже, он стоит в одной рубашке и
разговаривает с Д. Они поглощены разговором. А я буду мертва. Как только он
вернется, я умру, иначе просто не может быть. Это моя тайна. Д. ничего не
знает. Я это выбрала - ждать так, как я его жду, насмерть. Это мое дело. Я
возвращаюсь к дивану, ложусь. Д. звонит в дверь, я открываю: "Ничего?" -
"Ничего". Он садится в гостиной рядом с диваном. Я говорю: "Думаю, надеяться
почти не на что". У Д. раздраженный вид, он не отвечает. Я продолжаю:
"Завтра уже двадцать второе апреля, двадцать процентов лагерей освобождено.
Я видела в Центре Сореля, он сказал, что только один заключенный из
пятидесяти вернется". У Д. нет сил отвечать, но я продолжаю. В дверь звонят.
Это М., шурин Робера Л.: "Ну что?" - "Ничего." Он качает головой,
задумывается, потом говорит: "Проблема в связи, они не могут написать.
Говорят, в Германии больше нет регулярной почты". Я говорю: "Но я точно
знаю, что люди получают вести из Бухенвальда".
Я напоминаю, что эшелон от 27 августа, в котором увезли Робера Л.,
прибыл в Бухенвальд. "Откуда вы знаете, что в начале года его не перевели в
другой лагерь?" Я говорю им, чтобы они оставили меня и шли домой. Какое-то
время я слышу, как они разговаривают - все тише и тише. Разговор прерывается
длинными паузами, потом голоса внезапно возвращаются. Я чувствую, кто-то
берет меня за плечо: это Д. Я спала. Д. кричит: "Что с вами? Почему вы вдруг
засыпаете?" Я опять проваливаюсь в сон. Когда я проснулась, М. уже ушел. Д.
идет за градусником. У меня жар.
В бреду я снова вижу ее. Три дня вместе с другими она стояла в очереди
на улице Соссэ. Ей было лет двадцать. У нее огромный, выпирающий из тела
живот. Она пришла из-за расстрелянного мужа. Ей прислали извещение, чтобы
она явилась за вещами. Она пришла. Она все еще боялась. Двадцать два часа в
очереди, чтобы получить его вещи. Несмотря на жару, она дрожала. И говорила,
говорила, не могла остановиться. Она хотела взять его вещи, чтобы еще раз
взглянуть на них. Да, она должна родить через две недели, ребенок не будет
знать своего отца. В очереди она читала и перечитывала последнее письмо мужа
своим соседкам: "Скажи нашему ребенку, что я был мужественным". Она
говорила, она плакала, она не могла ничего удержать в себе. Я думаю о ней,
потому что она больше не ждет. Я спрашиваю себя, узнаю ли ее на улице, я
забыла ее лицо, вижу только этот огромный живот, выпирающий из тела, это
письмо в руке, которое она протягивала, словно желая отдать. Двадцать лет.
Ей принесли складной стул, она попыталась сесть и тут же встала, она
могла выдержать себя только стоя.

Воскресенье, 22 апреля 1945

Д. спал у меня. Этой ночью мне не звонили. Надо пойти к мадам Бордес. Я