"Александр Дюма. Завещание господина де Шевелена ("Тысяча и один призрак") (Собрание сочинений, Том 35) " - читать интересную книгу автора

вижу, как развевается большая белая ткань, нечто вроде савана. Как это
странно, не правда ли? - продолжал г-н де Вильнав, вздрогнув всем телом,
точно от холода. - Так это вы, тем лучше!
- Вы говорите мне это, чтобы утешить меня в моей неловкости.
- Нет, в самом деле, я очень рад вас видеть... Что это у вас в руке?
- Ах, простите, я забыл; письмо для вас.
- А, автограф! Чей?
- Нет, это не автограф, это просто-напросто - по крайней мере я так
думаю, - письмо.
- Ах вот что, письмо!
- Письмо, пришедшее по почте; Франсуаза поручила мне отнести его вам -
вот оно.
- Благодарю вас. Послушайте, будьте добры, протяните руку и дайте
мне...
- Что?
- Спичку. В самом деле, я до сих пор словно в оцепенении. Если бы я
был суеверен, я поверил бы в предчувствия.
Он взял спичку, что я подал ему, и зажег ее от догоравшего в камине
огня.
По мере того как она разгоралась, свет все больше распространялся по
комнате, позволяя различать предметы.
- О Господи! - вдруг воскликнул я.
- Что с вами? - спросил меня г-н де Вильнав, зажигая свечу.
- Ах, Боже мой! Ваша прекрасная пастель... что с ней случилось?
- Да, вы видите, - с грустью ответил г-н де Вильнав, - я поставил ее
здесь, у камина; я жду стекольщика и багетчика.
- В самом деле, рама сломана и стекло разбито вдребезги.
- Да, - сказал г-н де Вильнав, меланхолически глядя на портрет и забыв
о письме, - да, это просто непостижимо.
- Но с ней, значит, что-то случилось?
- Представьте себе, позавчера я работал весь вечер; было уже без
четверти двенадцать; я намереваюсь лечь в постель, ставлю свечу на ночной
столик и собираюсь просмотреть пробные оттиски миниатюрного издания моего
Овидия; тут мой взгляд случайно устремляется на портрет моей бедной подруги.
Я, как обычно, кивком пожелал ей доброй ночи; по комнате пробегал небольшой
ветерок - без сомнения, окно было приоткрыто, - он колеблет пламя моей
свечи, и мне кажется, что портрет отвечает мне "Доброй ночи!" таким же
движением головы. Вы понимаете, что я счел это видение нелепостью; но не
знаю, как это произошло, - и вот мой ум уже занят только этим, мои глаза не
могут оторваться от портрета - еще бы: вы знаете, мой друг, что эта пастель
относится к ранним дням моей юности, она вызывает во мне столько разных
воспоминаний, - и вот я полностью погружен в воспоминания о поре, когда мне
было двадцать пять лет. Я разговариваю с портретом. Моя память отвечает
вместо него, а мне кажется, что портрет шевелит губами, что краски лица
бледнеют, что на нем появляется выражение печали. В этот миг начинает бить
полночь на церкви кармелитов; при этом мрачном колокольном звоне лицо моей
бедной подруги становится все более скорбным. Ветер усиливается. При
последнем ударе полуночи окно кабинета с силой распахивается. Я слышу что-то
похожее на жалобу. Мне кажется, что глаза на портрете закрываются. Гвоздь,
державший его, ломается, портрет падает, и моя свеча гаснет.