"Александр Дюма. Шевалье д'Арманталь (Собрание сочинений, Том 13) " - читать интересную книгу автора

благодарность. Слишком молодой и слишком неискушенный в вопросах политики,
чтобы, так сказать, держать нос по ветру, он сохранял почтение к памяти
покойного короля и к руинам прежнего двора. Его отсутствие в Пале-Рояле, к
которому в ту пору тяготели все, кто хотел вновь занять достойное место в
политических сферах, было истолковано как оппозиция, и однажды утром - точно
так же, как некогда он получил патент, давший ему полк, - он получил
постановление, лишавшее его этого патента.
. Д'Арманталь был наделен честолюбием, свойственным его возрасту.
Единственной карьерой, открытой для дворянина того времени, была военная; он
начал ее блистательно, и удар, который в двадцать пять лет разбил все его
надежды на будущее, был для него чрезвычайно болезненным. Он по-
мчался к господину де Виллару, в котором когда-то нашел столь пылкого
покровителя. Маршал принял его с холодностью человека, который был бы не
прочь не только забыть прошлое, но и видеть, что оно забыто другими.
Д'Арманталь понял, что старый царедворец меняет кожу, и скромно удалился.
Хотя эта эпоха была по преимуществу временем эгоизма, это первое
столкновение с ним было для шевалье горьким испытанием; но он был еще в том
счастливом возрасте, когда обманутое честолюбие редко вызывает глубокую и
длительную боль. Честолюбие - это страсть тех, кто лишен других страстей, а
шевалье был подвержен всем страстям, какие свойственны человеку в двадцать
пять лет.
Впрочем, меланхолия была отнюдь не в духе времени. Это совсем новое
чувство, порожденное крушением состояний и бессилием людей. В XVIII веке
редко кто размышлял об отвлеченных предметах и стремился к неведомому; люди
шли прямо к наслаждению, к славе или богатству, и всякий, кто был красив,
смел или склонен к интригам, мог достичь желаемой цели. В то время никто не
стыдился своего счастья. А в наши дни дух первенствует над материей, и никто
не осмеливается признать себя счастливым.
К тому же, надо сказать, в воздухе повеяло веселостью. И Франция,
казалось, плыла на всех парусах в поисках одного из тех волшебных островов,
которые мы находим на карте "Тысячи и одной ночи". После долгой и угрюмой
зимы, какой была старость Людовика XIV, вдруг наступила радостная и
блестящая весна нового царствования, и каждый расцветал, обласканный новым
солнцем, лучезарным и благодетельным, и беспечно кружился в новом рое своих
собратьев, подобно пчелам и мотылькам в первые вешние дни. Исчезнувшее,
изгнанное наслаждение вернулось, и все принимали его как друга, с которым
уже не надеялись свидеться, встречали от всего сердца, с распростертыми
объятиями и, верно, из боязни, что оно снова скроется, старались посвящать
ему каждое мгновенье. Шевалье д'Арманталь погрустил с неделю, потом
замешался в толпу, дал увлечь себя вихрю, и этот вихрь бросил его к ногам
хорошенькой женщины.
Три месяца он был счастливейшим на свете человеком; на три месяца он
забыл о Сен-Сире, о Тюильри, о Пале-Рояле; он уже не ведал, существуют ли
госпожа де Ментенон, король, регент, он знал только, что хорошо жить, когда
ты любим, и не видел, почему бы ему не жить и не любить всегда.
Он вкушал этот сладостный сон, когда, как мы уже рассказали, ужиная со
своим другом бароном де Валефом в почтенном заведении на улице Сент-Оноре,
он был внезапно и грубо разбужен Лафаром. Влюбленным вообще суждено
тягостное пробуждение, а, как мы видели, в этом отношении д'Арманталь был не
выносливее других. Впрочем, для шевалье это было тем более простительно, что