"Александр Дюма. Пьер де Жиак (Собрание сочинений, Том 1) " - читать интересную книгу автора

лишь бы рука Катрин опиралась на мою, лишь бы ее глаза взирали на меня с
нежностью, лишь бы ее губы шептали мне: "Я люблю тебя!.." Я стал ее
супругом; вся моя жизнь сосредоточилась в этой женщине, отец мой; она была
для меня счастьем и мукой, я принадлежал ей целиком; я был готов
пожертвовать ради нее не только своим званием, своим состоянием, но жизнью,
честью, вечным спасением. Отец мой! Эта женщина была мне неверна. Однажды я
перехватил письмо; в нем назначалось свидание. Я не хотел верить своим
глазам, я спрятался и увидел Катрин, выступавшую под руку со своим
возлюбленным и не сводившую с него глаз. Я услыхал, как они сказали друг
другу: "Я люблю тебя"; а ее возлюбленный оказался тем, кого я почитал своим
монархом и любил как отца: это был герцог Жан Бургундский.
- То, в чем вы его упрекаете, - не самое страшное его предательство,
сын мой.
- Он заплатил за все разом. Именно я уговорил его назначить встречу в
Монторо, отец мой; именно я приказал так поставить палатки, чтобы они не
были защищены; именно я подал знак Таити-Дюшателю, Нарбону и Роберу де Луару
и, ежели я не поразил его после них, то только потому, что последний удар
положил бы конец его агонии и помешал бы мне насладиться его мучениями.
- Герцог заслуживал смерти, - насупившись, проговорил священник. - Да
простит Господь поразивших его, ведь они спасли Францию!
- Это не все, отец мой; я наказал лишь одного из виновных; оставалась
еще его сообщница; я отправился на ее поиски. Надо ли мне рассказывать вам
обо всем; неужто вы не знаете, на что может толкнуть человека ревность? Я
собственной рукой влил яд в бокал той самой женщине, ради которой двумя
годами раньше был готов отдать жизнь; когда она выпила яд, я приказал
посадить ее на коня позади себя; ее привязали ко мне крепко-накрепко, и я
пустил коня в ночи наугад. Два часа я чувствовал, как выгибается позади меня
от боли это тело, которое я так часто с восторгом носил на руках. Два часа я
слушал, как жалуется голос, при звуке которого мне так часто случалось
вздрагивать в былые времена от радости и счастья. Наконец спустя два часа я
почувствовал, что все кончено. Мой конь остановился на берегу Сены; я
спешился: Катрин была мертва. Я столкнул в воду коня вместе с трупом.
- Как бы велика ни была ее вина, вы превысили свои права, когда
вершили суд. При обыкновенных обстоятельствах только его святейшество может
отпустить такой грех; но в смертный час всякий священник обладает
одинаковыми правами: надейтесь, сын мой, потому что поистине велико
милосердие Божие.
- И вот, отец мой, я с головой бросился в то, что среди людей принято
называть радостями и удовольствиями: слава, богатство - я промотал все. Люди
в моих глазах не имели ни чести, ни совести, и я вел себя по отношению к ним
так, как они того заслуживали. Я предавал любивших меня: друзья, любовницы,
целые королевства - я подчинял все одному своему капризу. Так продолжалось
десять лет, отец мой. Десять лет проклятья, которые людям казались
счастливыми годами; десять лет, в течение которых ни одного часа, ни одной
минуты я не прожил спокойно: у меня перед глазами так и стояли Катрин и
герцог, сжимавшие друг друга в объятиях; ни днем, ни ночью не мог я
избавиться от этого видения - так это воспоминание терзало мне душу и стало
частью моей жизни; я слышал, проходя мимо придворных, как обо мне говорят:
"Вот королевский фаворит! Как он могуществен! Вот счастливчик!.."
- Как же вам удалось скрыть эти преступления?