"Петр Иосифович Дубровин. Аннет (Повесть) " - читать интересную книгу автора

показалось, что он не исчерпывает моего вопроса, я упорствовала: "Но почему
он этого захотел, он ведь мог бы и пожелать остаться в одиночестве?" Тогда
он сказал: "Мы не знаем этого и не узнаем никогда. Но требовать от него
отчета - большой грех". Я подумала тогда, что Бог сотворил мир случайно. И
точно так же мы не ведаем, почему в душу человека приходит любовь. Может
быть, все значительное случайно?
Юноша, сидевший у ее ног, сказал:
- Но тогда, стало быть, случай - самая благая сила, а человеку не
всегда следует задаваться вопросом, "почему?" Был, помнится, какой-то
философ, который так и думал. А может, даже и думать следует не всегда, ведь
во всяком думании есть вопрос "почему". Тогда, наверное, правильнее
поступать так, как требуют другие силы, которые в нас есть, кроме мысли. Ты
как думаешь, Аннеточка?
Она рассмеялась:
- Значит, ты все же думаешь, что я должна думать, что не следует
думать? Как ты по-женски непоследователен, милый Петрик!
Теперь и он рассмеялся тоже. Кресло качнулось к нему, и ей вдруг
захотелось потрепать его по волосам. Она задержала качалку и, с улыбкой
гладя его по голове, произнесла:
- Держи меня, а то я от тебя улечу!
- Я тебя не отпущу, - тихо, серьезно отозвался он.
Она тоже вмиг стала серьезной и, нагнувшись к нему, продолжала медленно
водить ладонью по его мягким волосам. Он удерживал качалку. Их лица почти
касались друг друга. Внезапно их губы без слов соприкоснулись, руки гибкими
змеями сплелись в объятии. Сколько это длилось? Кажется, с полминуты. Потом
она выпрямилась, мягко отстранила его. Скорбное выражение, чуть ли не боль
проступила в ее чертах.
- Боже! - прошептала она. - Что я делаю?! Ведь у меня нет на это права,
мальчик мой!
Мог ли он спорить, сказать "Да!", если его Божество сказало "Нет!"?
Но вот затихли ветры "чиж-марта", сумасшедшего марта, пришел апрель,
месяц весеннего буйства. Он раскрывал бутоны цветов, расстилал смарагдовые
ковры в долинах и по склонам гор, щедро рассыпал в небе сапфиры, а души
людей наполнял диковинной смесью томления и восторга. Воздух города был
насыщен сладким благоуханием белой акации.
В тот вечер фуникулер поднял нас вершину горы Святого Давида. Мы
смотрели на звездное небо над Тифлисом, на город, который сверкал огнями
внизу и сам, как выразился бы Александр Дюма, казался "опрокинутым небом".
Часам к десяти вечера вернулись, сидели у нее, а около половины
одиннадцатого расположились в лоджии, примыкавшей к столовой и завершавшейся
открытым балконом. Там мы установили мой переносной "карманный телескоп",
Цейсовский, с шестидесятикратным увеличением. Нас обоих опьянила прогулка,
кружил головы весенний воздух, аромат цветов, поднимавшийся из садика,
устроенного на выступе стены. Но больше всего мы захмелели от близости друг
друга.
Всходила луна. Я навел трубу на ее диск, Аннет прильнула глазом к
окуляру, а я, помня карту светила, демонстрировал ей Луну, наугад меняя
фокус. Время от времени я перемещал трубу, следуя за движением планеты. При
этом я рассказывал Аннет о серых кряжах лунных гор, о сверкающих базальтах
Тихо Браге, подобных гигантской хризантеме, об исполинских цирках вроде