"Евгений Пантелеевич Дубровин. Ласточка с дождем на крыльях (роман)" - читать интересную книгу автора

Гордеев. Он был хорошим малым, этот Игнат Гордеев, но слишком уж шумным,
слишком огромным, таким огромным, что подавлял своим присутствием все: и
людей, и жухлые акации, и новое здание аэровокзала из стекла и бетона, и
даже подернутые вдали синей дымкой горы.
- Ярка, гад! Наконец-то! Сто лет, сто зим, а какой красавец.
Сзади Игната Гордеева два скромных человека в длинных полосатых
халатах и белых чалмах несли плакат:

ГЕНИЮ XX ВЕКА ЯРОСЛАВУ КРАСИНУ - САЛАМ, САЛАМ, САЛАМ!

Ярослав Петрович улыбнулся и протянул руку Игнату, но тут его чуть не
сбила с ног целая толпа мальчишек и девчонок разных возрастов. С криками на
нарочито ломаном русском языке: "Папа! Папа приехал!" - они принялись
обнимать и целовать Красина.
Это означало, что, мол, бывая в далеком горном краю, Красин занимался
не только архитектурными делами.
Все это, конечно, были штучки вечного выдумщика Игната Гордеева.
Собралась толпа, смеялись, аплодировали, и вдруг, подавляя все звуки,
ударил духовой оркестр. Оказывается, оркестр таился в зарослях жухлой
акации. Теперь же он выступил из редкой тени на солнце и отчаянно дул в
сияющие медные трубы и бил в коричневые тугие, очевидно из синтетической
кожи, барабаны. Музыканты с длинными вислыми черными усами были одеты в
белые кителя с начищенными медными пуговицами. Конечно, пуговицы были не
медными, а усы из крашеной пакли, но все-таки оркестр очень походил на
старый полковой дореволюционный оркестр.
Неужели Гордеев мобилизовал все силы местных Театров?
В город они мчались целой кавалькадой машин. В основном это были белые
"Волги". И только на крутых поворотах в самом хвосте колонны мелькал
зеленый "Жигуленок". На крутых поворотах Красин, сидящий на переднем
сиденье, специально кренился налево, в сторону шофера, чтобы заглянуть в
зеркальце водителя. Зеленое пятнышко дрожало в зеркале, не выходя за его
пределы. Она хорошо водила машину.
Как прекрасно, думал Красин, мчаться через горы среди гостеприимных
людей и знать, что из всех только одна его любит по-настоящему и что,
несмотря на разделяющий их целый километр мчащихся по дороге машин, он
сидит рядом с ней, в маленьком зеленом "Жигуленке".
И никто об этом не знает.
Горы медленно поворачивались, как в калейдоскопе, и картина менялась
каждую минуту. То затянутое дымкой ущелье; то солнечный склон с зеленой
травой, на котором паслись стада каких-то издали не различимых животных; то
дорога ныряла в заросли горных кустов и деревьев и салон машины заполнялся
запахами русского предстепья: сырой земли, сочной травы, далеким дымком
деревни, земляники, раздавленной под собственной тяжестью.
Вдруг наперерез вставал неподвижный стеклянный вал водопада,
окаймленный яркой радугой. Машина мчалась навстречу валу, тот медленно
отступал и с недовольным ворчанием срывался куда-то вниз.
На перевале их накрыл ливень. Стало темно, сыро, тревожно. Исчезли все
запахи, кроме запаха тяжелой мутной воды и набухшего камня, готового
вот-вот сорваться на дорогу, прямо на крыши машин. Слышно было, как страдал
лес. Кроны деревьев склонялись почти до земли, умоляя яростного врага