"Николай Дубов. Родные и близкие (Повесть)" - читать интересную книгу автора

запад эшелоны. Он мог часами стоять где-то на разъезде или полустанке и в
любую минуту мог внезапно тронуться дальше. Варя боялась выходить, боялась,
что не поспеет, не сумеет влезть в набирающий скорость вагон и останется
здесь, а дети там, в вагоне. Ей помогали соседи: приносили воду и какую
удавалось еду. Всё было тяжко, мучительно, но впереди была цель, ожидание и
надежда, что там пусть и не сразу, а потом, но всё-таки станет легче и
лучше. Стало хуже.
Эвакуированные брали штурмом, держали в непрерывной осаде все
учреждения, которые должны были и могли им помочь. Работники этих учреждений
падали с ног, разрывались на части, пытаясь как-то утихомирить, сдержать
этот поток людского горя и несчастий, хлынувший с севера в тихий,
захолустный Ташкент. Но они не были чудотворцами и не могли сразу накормить,
устроить, дать жилье и работу десяткам тысяч обездоленных людей. А каждый
день к ним прибавлялись всё новые и новые.
Прежде всего требовали жилье, крышу над головой. Но все хотели
привычное жилье, какое было у них дома. Не хотели и боялись идти в
"кибитки" - так назывались узбекские глинобитные дома. В них не было никакой
мебели - сидели, ели и спали на глинобитных полах.
Самое ужасное - Варя оказалась одна с двумя детьми на руках, которых
негде и не на кого было оставить. Она и на эвакуацию согласилась только
потому, что предполагали ехать вместе с Зиной. Так решила сама Зина. "Это
безумие, - как всегда, решительно и категорично сказал она, - это безумие -
ехать неизвестно куда с двумя маленькими детьми. Ты просто погубишь детей. И
себя тоже. Поэтому я поеду вместе с вами. Хотя я уверена, - уже менее
решительно добавила она, - что скоро на фронте наступит перелом и наши
погонят фашистов обратно... Но всё-таки надо ехать вдвоем. Вдвоем будет
легче". Зина со всей её решительностью и энергией осталась в Киеве, а здесь,
в Ташкенте, Варя воочию увидела, что ведет детей и себя к гибели, которую
предсказывала Зина.
Они ночевали на вокзале, в сквере на скамейках. Все стали грязными, а
помыться и постирать было негде, и Варя с ужасом ожидала, что вот-вот все
запаршивеют, завшивеют, заболеют и начнется кошмар, о котором она боялась и
думать. И она начала искать сама, хотя бы на время, комнату или пусть даже
угол, чтобы привести в порядок детей и себя, а потом уже добиваться и ждать
постоянного жилья. Это был напрасный труд. Ташкент распирало неслыханное,
невиданное многолюдье. Все дома, все сколько-нибудь пригодные для жилья
помещения были переполнены до отказа, набиты людьми... Изверившись, потеряв
надежду и всё-таки надеясь, Варя шла и шла, всюду встречая отказ, а то и
ругань. Уставал Сережа, уставала она сама, они садились отдохнуть, потом шли
дальше.
Широкая, обсаженная деревьями Узбекистанская кончилась. За ней
потянулась узкая улочка, которая почему-то называлась Чимкентским трактом,
хотя ничем не напоминала тракт. Кончились и привычные, европейского вида
домики. Дальше вдоль тракта с обеих сторон тянулись сплошные глинобитные
ограды. Она уже знала, что называются они дувалами, но не знала, что забрела
в Старый город, где совсем не было привычных домов и вообще на улицах не
было никаких домов, а только сплошные стены дувалов.
Возвращаться назад было мучительно и бессмысленно. Варя свернула в
первый проулок направо, надеясь, что он приведет её туда, где снова стоят
нормальные дома. Высоченные, в два человеческих роста, дувалы вздымались,